Я все еще мечтаю о тебе... - Фэнни Флэгг

Бебс посмотрела с интересом:

— В самом деле?

— Да. Без сомнения, ужаснее человека я не знаю. — Мэгги покачала пальцем, подчеркивая свои слова: — И должна добавить, ты совершенно испорчена, испорчена до мозга костей. Не удивлюсь, если в один прекрасный день тебя кто-нибудь переедет.

Допивая четвертую «Розовую белку», Бебс вдруг расхохоталась. Ей внезапно показалось, что Мэгги говорит дико смешные вещи.

— Правда, Бебс. Не понимаю, как ты с собой уживаешься. Ты же сущий дьявол, двуличный кровопийца, змея подколодная. И кстати, твои туфли вышли из моды еще в семидесятых. И, Бебс, гранатовые серьги! Никто уже не носит гранатовые серьги, тем более днем. Ты начисто лишена вкуса и этики. Ты груба, полна ненависти, ты гадкая, лживая мошенница и преступница.

Бебс уже буквально корчилась от хохота.

— Вообще-то тебе давно место в тюрьме. — Мэгги помолчала. — Не удивлюсь, если окажется, что ты законченный социопат!

Бебс аж взвизгнула от смеха при этом слове. Как и Мэгги!

Женщина в красивом зеленом платье с кружевным воротником, сидевшая в углу зала, сердито зыркнула на них и пихнула мужа под локоть:

— Гляди, Кертис, напились вдрызг, причем на Пасху!

Когда они взяли наконец себя в руки, Бебс полезла в сумку, выдала Мэгги бумажный платок, с трудом перевела дыхание и сказала:

— А что ты думаешь обо мне на самом деле?

И обе снова грохнули.

Обретя способность говорить, Бебс объявила:

— Может, у тебя в башке солома, но ты презабавная.

Вытирая глаза, Мэгги ответила:

— Спасибо. Надеюсь, тебя не обидело слово «социопат».

— Меня-то? Да меня и хуже обзывали.

Мэгги отдышалась и поглядела на нее с некоторой завистью:

— Ох, Бебси, скажи, каково это — плевать на то, что о тебе думают?

— Да замечательно!

— Просто позавидуешь. Мне бы хоть чуть-чуть поменьше об этом заботиться. Но скажи правду, в глубине души неужели тебя совсем, ни капли не волнует мнение других?

Бебс подумала и ответила с уверенностью:

— Не. Ничуть.

— Правда?

Бебс пожала плечами:

— Ага, ни вот столько.

— А я думаю, что все-таки волнует. Думаю, это все равно действует, просто ты сама не догадываешься как. И возможно, никогда не узнаешь.

— Каких еще «других»? Я лучший риелтор в штате. Остальное меня не трогает.

— А я все равно думаю, что это важно — чтобы о тебе были хорошего мнения.

— Почему?

— Почему? Ну представь, случись с тобой что-то плохое, неужели тебе не хочется, чтобы люди говорили: «Ах, как жаль» вместо «Так ей и надо»?

Бебс пожала плечами:

— Плевать.

— Не хочется, чтобы тебе желали добра?

— Да плевать.

— Ох, Бебси, — сказала Мэгги, протягивая руку к бокалу и промахиваясь, — наверное, у тебя было кошмарное детство. Должна же быть причина такого ужасного поведения.

— Детство как детство, нормальное. Но раз уж мы на эту тему говорим, позволь кое-что спросить. Как тебе удалось украсть у меня «Гребешок»?

— Ах, это.

— Да, это.

Пойманной с поличным Мэгги оставалось лишь чистосердечно признаться.

— Я знакома с человеком, который ведет дела Далтонов, вот и позвонила ему.

Бебс удивилась:

— Вот как…

— Да. И, разумеется, я не горжусь своим поступком.

— Почему? Я бы на твоем месте поступила так же.

Мэгги посмотрела на нее с удивлением:

— Ты не из вежливости так говоришь, нет?

— Я? Нет. — Бебс обвела глазами зал. — Кажется, я проголодалась. Не поесть ли нам?

— Конечно. Заказывай все, что хочешь. Не отказывай себе ни в чем.

Бебс заказала бифштекс с кровью, что ничуть не удивило Мэгги.

Когда они поели, Бебс сказала:

— У меня на сегодня никаких планов. А у тебя?

— Свободна как птица.

Если бы двадцать четыре часа назад Мэгги сказали, что она закончит день фильмом «Звуки музыки» в кинотеатре «Алабама» вместе с Бебс Бингингтон, так и не протрезвев после бесчисленных «Розовых белок», она бы не поверила. После кино Мэгги сказала:

— Окажи мне услугу, Бебс, если ты когда-нибудь купишь нашу компанию, ты можешь уволить меня, но оставь Этель и Бренду, хорошо?

Бебс с улыбкой ответила:

— Ни за что. — Села в машину и уехала. Можно ее любить или не любить, но Бебс верна себе.

Расставшись с Бебс, Мэгги опять ощутила, как хорошо, что она не прыгнула в реку. После такого долгого и тщательного планирования серийный номер лодки мог-таки ее выдать. Видимо, идеального плана просто не существует в природе.

Дома ее встретил трезвонящий телефон. Это была Бренда:

— Что с тобой? Ты в порядке? Я так волновалась! Где ты весь день пропадала?

— Ой, дорогая, прости. У меня все хорошо. Даже лучше чем хорошо. Просто прекрасно, если честно. Замечательно!

— Рада, конечно, что у тебя все замечательно, но я чуть не померла от беспокойства. Пыталась весь день дозвониться. Уже собиралась идти тебя искать. Почему у тебя мобильный выключен?

— А-а, это мы с Бебс ходили в кино, пришлось отключить.

На том конце провода долго молчали.

— Ты что, напилась?

Мэгги захохотала:

— Ну, в общем… По правде говоря, да.

— Что ж. Увидимся утром. Прими лучше аспирин и ложись.

Мэгги сказала:

— Да, мамочка, разумеется. Спокойной ночи. Сладких снов… Пусть тебя клопы не кусают.

Бренда повесила трубку и сказала Робби:

— Я же говорила, что голос у нее был пьяный. Так и есть.

После этого звонка Мэгги решила, что рассказывать Бренде о своих планах на сегодняшний день было бы слишком жестоко. Внезапно она почувствовала, что очень хочет пить. Еще бы, ветчина в ресторане, потом попкорн в кинотеатре. Мэгги налила себе воды и вдруг услышала, как заработал старенький факс в кабинете. Кто это ей шлет письма в такой поздний час, к тому же в праздник? Только бы не кузен, Гектор Смут. Она пошла в кабинет и, увидев, от кого факс, успокоилась. Очередное сообщение от мисс Питкок, библиотекарши. Эта женщина напоминала ей собаку, что не может расстаться с косточкой. Несколько недель неустанных поисков информации об Эдварде и Эдвине Крокер — и вот опять ищет, даже в праздничный день. Мисс Питкок перерыла все, что могла, в своей библиотеке и теперь через Интернет добралась до английских и шотландских газет. Но так и не смогла разыскать свидетельство о рождении или смерти Эдвины Крокер. Только прислала фотографию Эдвины в белом платье, с тремя большими перьями в волосах. Кто бы ни была эта женщина, вид у нее был счастливый. А это уже немало.