Заговор - Джонатан Рабб

— Не надо обращаться со мной, как с ребенком! — вспыхнул Ганс, вставая из-за стола: первый выказанный им взрыв эмоций. Слова его звучали сердито, движения неистовы, сильны. — Первое издание Данте — вот находка. Хотя никому не придет в голову перевернуть ваш дом, чтобы отыскать его. И этого никто не делает.

Он взял со стола газету и перебросил ее Ксандру, тот, неожиданно вовлеченный в действие, очень неловко подхватил ее. Кое-как сложив, взялся за первую страницу, забегал глазами по заголовкам в поисках ответа.

— Не здесь, на третьей странице. — И Ганс мог быть нетерпеливым. — Внизу. Это из вчерашней «Альгемайне».

Ксандр раскрыл газету. Со страницы на него смотрело лицо еще одного старого друга, Карло Пескаторе. Надпись под фото сокрушала еще больше: УЧЕНЫЙ НАЙДЕН В АРНО — ПОЛИЦИЯ ПРОДОЛЖАЕТ СЛЕДСТВИЕ.

— Это становится еще интереснее, — добавил Ганс. — Полиция утверждает, что его кабинет взломали, видны следы борьбы, компьютерные диски испорчены и, — тут он выдержал паузу, для пущего эффекта положив револьвер на стол, — двое неизвестных были замечены выходящими из дворика университета в день нападения, один из них с бородой. Мне эта деталь показалась странной.

Ксандр раскрыл было рот, но замолк. А Ганс продолжил:

— Как долго вы носите эту бороду, доктор?

Ксандр поймал его взгляд: в голубых глазах не было ни мягкости, ни тепла. А он-то забыл про щетину у себя на лице, которая отросла за несколько дней, и его рука взметнулась, ощупывая щеку.

— Это недавнее приобретение, — сказал Ферик, до того молча сидевший в кресле.

— Ага, и я обязан верить слову человека с пистолетом? — Ганс вернулся к своему креслу, но предпочел в него не садиться. — Вероятно, теперь вам понятно, почему я ждал с револьвером в руках? Я получил Эйзенрейха — заметьте, только вторую половину, — и на следующий день человек, которому я сообщил о своей находке, поскольку он был одним из очень немногих, кто способен воистину оценить ее, оказывается мертв. Но умер он не в тот день. Нет, умирает он по крайней мере неделей раньше, примерно тогда, когда Лондон высылает мне книги для реставрации. Совпадение? Вероятно. Я глубоко обеспокоен утратой коллеги (странные обстоятельства огорчают не меньше), но еще не вижу поводов беспокоиться о себе самом.

Затем, на следующий вечер, наш общий приятель герр Тюбинг извещает меня, что второй человек, которому я отправил письмо об Эйзенрейхе, приезжает в Вольфенбюттель (никакого уведомления о визите мне) и что он путешествует с компаньоном. Какой-то компаньон. Ездил ли он когда-либо прежде с помощником? Нет, сколько я помню, зато всегда говорил, как радуется он одиночеству поисковой работы. Более того, он звонит по телефону с вокзала в Геттингене — скоропалительное, в последнюю минуту, решение для человека, которого я привык знать как дотошно и тщательно все планирующего. — Допрос продолжался, на лице старика появились следы усталости. — И вот теперь, когда вы все-таки прибыли, вы вламываетесь ко мне в дом с человеком, у которого пистолет… а сами отпустили бороду. Эти вещи я не могу отнести к совпадениям. — Ганс взял револьвер и поднял его. — Вы — старый друг, однако старые друзья не ведут себя, как вы. В центре всего этого Эйзенрейх, natürlich.[20]Я должен знать почему.

Ксандр заговорил прежде, чем Ферик успел его остановить.

— Потому, что есть очень влиятельные и способные люди, которые пытаются претворить эту теорию в практику.

Взгляд Ганса сосредоточился на Ксандре. Почти минута прошла, прежде чем Ганс заговорил, голос его был сдержанным:

— Тогда это куда хуже, чем я опасался. Пытаются или им удается? — Молодой ученый не ответил, и тогда Ганс кивнул, обратившись к Ферику: — Это, разумеется, объясняет, почему вы здесь. Сомнений нет, вы бы убили меня из-за книги. — Ферик ничего не сказал. — Я понимаю. Таких людей надо остановить, каких бы жертв это ни стоило. Надеюсь, вы с этим согласитесь, доктор. — Ксандр сидел молча, а Ганс открыл верхний ящик стола и убрал в него револьвер. — Очень не многим достало мужества принести эти жертвы пятьдесят лет назад. Не думайте, что ваш приятель безжалостен, поскольку он принимает бремя с таким легким сердцем. Смею вас уверить, что те, кто использует манускрипт, станут действовать с равным безразличием.

— Они уже действуют, — ответил Ксандр.

Ганс задвинул ящик.

— Понимаю. Эта самая… первая попытка. — Он кивнул самому себе, потом поднял голову. — Манускрипт объясняет это совершенно ясно. — Некоторое время он выдерживал взгляд Ксандра, потом обратился к Ферику: — Можете забрать свой пистолет. Я не люблю, когда такие штуки лежат на виду. — Ферик, потянувшись, забрал пистолет, а Ксандр был не в силах отвести взгляд от старика, в пронизывающих глазах которого появилось больше собранности и решимости, понимание цели. Ганс опять заговорил, речь его была такой же сильной: — Первые девять глав, естественно, у вас?

— Да, — ответил Ксандр.

— И это может означать, что существует еще один вариант рукописи.

— Еще два, — поправил Ксандр. — Один на немецком, другой на латыни. Люди, которых я только что упомянул, держат оба.

— И им, разумеется, не терпится заполучить третий.

— Это, — заговорил Ферик, засовывая пистолет в карман, — как раз и продолжает беспокоить меня. Зачем им все эти хлопоты из-за других вариантов? Из того, о чем доктор рассказал мне, ясно, что теория полна обобщенных предложений, рассчитанных на процесс, для создания которого потребуются годы и годы. В теории этой, однако, нет никакой подробной детализации. Только общие места: что они намерены делать, что они проделали, сколько народу потребуется, сферы, где надлежит создать хаос, и так далее. Но если теория не извещает нас в точности, как и, что еще важнее, когда им заблагорассудится привести схему в действие, то ценность манускрипта ограниченна. Он дает общий взгляд, но ничего конкретного, ощутимого, ничего определенного, необходимого для каждодневного процесса, какого, как мы должны предполагать, они придерживаются. Они знают, что манускрипт не способен раскрыть детализацию, — почему же так важно, отыщем мы любые другие варианты или нет?

— Вы сами ответили на свой вопрос, герр Ферик. — Первый проблеск улыбки коснулся лица Ганса. — Совершенно несомненно, в манускрипте есть что-то, что дает искомую вами детализацию. В противном случае, как вы говорите, не было бы никаких причин проявлять такой интерес ни к вам двоим, ни к нашему дорогому другу Пескаторе. — Ганс повернулся в кресле, коротко взглянул на Ксандра и открыл ящичек внизу стола. Вынул небольшую книжку, цвет которой и переплет разглядеть в ярком свете было трудно.

Ксандр вскочил с кресла и принял книгу из рук коллекционера, в предвкушении раскрывая обложку. Сердце у него оборвалось, едва он увидел первые слова на странице: жирный умляутированный шрифт немецкой машинописи. Какое-то время он непонимающе таращился на книгу. Немецкий? Должен же быть итальянский. А где обозначение второго тома? Ксандр вновь взглянул на обложку. Никакого следа печати Медичи.