Троя против всех - Александр Стесин

Этот Шику – тоже оборотень, по вечерам басист-хардкорщик, а днем учитель португальского в средней школе – может за раз уговорить пятнадцать бутылок «Куки», после чего учительское начало берет верх и он начинает править классические произведения португальской литературы, как если бы это были сочинения его учеников. Потрясает в воздухе замусоленным учебником Жузе Марии Релваша Gramática Portuguesa, по которому учились поколения школьников во всем лузофонном мире. «У этих тугаш неправильный язык, он слишком пресный, в нем не хватает анголизмов». Все стены квартиры обклеены листками с исправленными вариантами португальской поэзии – прямое доказательство его чрезмерной любви к выпивке. Алкогольный апофеоз вечеринки наступает в тот момент, когда Шику начинает декламировать свои шедевры. Вот, например, классическое фаду «Foi Deus», один из главных хитов Амалии Родригеш:

То же самое проделывается и с «Лузиадами», и со знаменитым стихотворением Фернандо Пессоа «Португальское море» («Mar Português Kalunga do Puto»). Еле-еле владея местным калау[155], я не могу оценить по достоинству это творчество. Например, что такого остроумного в повторяющейся из раза в раз замене португальского «mar» африканским «kalunga»? Можно было придумать и посмешнее. Но ребята покатываются со смеху. Этот безудержный, самовозгорающийся смех знаком каждому, кто бывал в Анголе; он – часть национального характера. И я тоже смеюсь, в очередной раз разомлев от «Куки» и ганджи, укрепляющих меня в иллюзии, что я здесь свой. В конце концов Жузе объясняет, что слово «kalunga» имеет на кимбунду два значения: море и смерть. И я понимаю, что ангольское чувство юмора еще загадочней, чем я предполагал. Все пронизано эсхатологическими мотивами. Или это личное пристрастие Шику? Спросив про Ganazambi, заменившего католического Deus, я получил целую лекцию про традиционную религию мбунду. Калунгангомбе – судья душ усопших, в чьей власти даровать бессмертие праведнику или уничтожить душу нечестивца, но только с согласия Ганазамби. Душа, которой дарована вечная жизнь, не возвращается в мир живых, а путешествует по царству мертвых, пока не найдет своего духа-посредника, именуемого Калунду. Ни дать ни взять египетская Книга мертвых.

– Ну а что касается двойного значения слова «kalunga», – учительствовал Шику, – тут, в общем, все очевидно: море – это смерть, потому что оно приносит враждебную силу или, наоборот, уносит человека туда, где он оторван от своих корней. Как там было у Ошкара Рибаша…

А? Оценил? Это, я тебе скажу, покруче будет, чем у Пессоа.

Войдя в раж, Шику может вот так с ходу прочитать лекцию о традиционных верованиях, о лексике и словообразовании в языке кимбунду или километрами цитировать Ошкара Рибаша, Давида Мештре или Жоау Маймону[156]. Словом, кладезь. В свое время он работал младшим преподавателем в Муту-я-Кевела, одном из старейших и самых престижных учебных заведений Луанды, альма-матер Агостиньо Нето и Жузе Эдуарду душ Сантуша. Кстати, отец Жузе, выросший в Кашито, в семье, где говорили только по-португальски, тоже учился в этой элитной школе – один из тех немногих счастливчиков из провинции, которым удалось попасть в нее, несмотря на все колониальные квоты. По словам Шику, эта цитадель знаний, основанная в 1919 году, была известна своей дедовщиной, тем, как безжалостно там травили и издевались над бедными, а в колониальные времена, когда школа носила имя Сальвадора Корреу, еще и своим расизмом. Неудивительно, что, окунувшись в эту среду, Шику предпочел работать в школе, где учатся дети из муссеков. Слушая его, я вспомнил родную Матаванду. Подумал, что Шику зря ушел из Муту-я-Кевела: для тамошних изгоев он был, возможно, единственным заступником, их мистером Бэйшором.

– Зря ты ушел из той школы. Если бы я там учился, мне бы не хотелось, чтобы ты…

Но младший преподаватель Шику с десятой бутылкой пива в руке («Португальская сервежа – не чета нашей бирра[157], да и американская кока-кола – всего лишь жалкое подобие нашей ангольской!») уже треплется о другом:

– Португальцам не хватает нашего анголанидад, но у этой медали есть и оборотная сторона. Вот скажите мне, почему все наши лучшие писатели – белые или латоны?[158] Сороменью, Рибаш, Пепетела, Луандину Виейра…

– И наш лучший режиссер, Мариу Баштуш, тоже латон, – подхватывает Жузе. – И лучший актер…

– Да-да, – отмахивается Шику. – Мы знаем, Бангау, что лучший актер Анголы – это ты. Я сейчас не об этом. Почему это так? Почему все наши лучшие писатели – бранкуш или мулаты? Потому что африканцы ни на что не способны? Или потому, что все лучшее всегда создается теми, кто в меньшинстве? Они пишут не от избытка, а от недостатка. Чтобы выяснить для самих себя, кто они есть. И еще потому, что творчество – единственный доступный им способ отстоять свое право на голос. Доказать, что они тоже – Ангола. Поэтому в том, что они пишут, мало необязательного. Они говорят нам самое необходимое. И в этой связи я хочу сейчас выпить за нашего нового вокалиста. За Вадима. Он – белый, он – пришелец. Ангола – его новый дом. И своими песнями он докажет, что его место здесь. А мы в свою очередь научим его как следует говорить по-португальски. Не как туга, а как стопроцентный луандец!

С этими словами Шику открывает новую бутылку, охлажденную так, что кажется, будто она вся в холодном поту, и выдувает в несколько глотков.