Рыцарь пустыни, или Путь духа - Генри Райдер Хаггард

А значит, если он бросится в реку, он окажется не только трусом, но и лжецом. Нет, никакой реки. Меа уберегла его от греха, при мысли о котором он теперь всегда будет вздрагивать, стыдясь своего малодушия.

И новая жизнь вернулась к Руперту, надежда родилась вновь. И первое ее проявление имело физическую природу. Почти ничего не ев весь день и донельзя измотанный, Руперт почувствовал, что проголодался. Взяв с парапета саквояж, который еще несколько минут назад намеревался использовать в иных, малоприятных целях, он поднял с земли свой костыль и довольно бодро зашагал вдоль набережной, а потом по одному из переулков вышел на Стрэнд. Здесь он нашел скромную харчевню и, войдя, заказал себе ужин. Правда, подавальщик еды, взглянув на него, потребовал плату вперед. Поглощая этот непритязательный ужин, Руперт обдумывал свое положение. На его счастье, рядом с ним лежала газета. Взяв ее, он принялся изучать объявления. И вскоре нашел то, что ему было нужно. На следующее утро, в понедельник, в одиннадцать часов из Ливерпуля в Египет отплывает пароход одной из мелких, малоизвестных судоходных компаний. Руперт попросил железнодорожный справочник. И вновь нашел то, что искал: около половины одиннадцатого вечера с вокзала Юстон отходил поезд, прибывающий в Ливерпуль рано утром.

На этот поезд он и сел, и следующим утром, как только пароходная билетная касса Ливерпуля открылась, под вымышленным именем купил себе билет второго класса до Египта.

* * *

В оазисе Тама была весна, и посевы на полях всходили и росли быстро.

– Бахита, – однажды днем внезапно сказала Меа. – Мне наскучило это место. Завтра утром я еду к Черному Перевалу, взглянуть на пустыню по ту его сторону, ибо прошли дожди. Там, должно быть, полно красивых цветов.

– Отнюдь не цветы ты будешь искать в пустыне, если они вообще там есть, – ответила Бахита с хитроватой улыбкой и покачала седой головой. – Да и не отважишься ты войти в ту пустыню, где, похищая людей, рыщут банды дикарей Халифы, взывающих к Аллаху и убивающих мирных людей. Однако, если таково твое желание – или же если тебе привиделся сон – ты можешь поехать ко входу на Перевал, захватив с собой отряд вооруженных копьями воинов, и любоваться пустыней, пока тебе это не надоест.

– Бахита, которая приходится мне теткой, – сердито ответила Меа, – кто хозяйка этой земли, ты или я?

– Тама, которая приходится мне племянницей, – спокойно возразила Бахита, – когда речь идет о тебе, то хозяйка я. Ты даже ногой не ступишь в пустыню. Только попытайся это сделать, и я прикажу твоему собственному Совету эмиров закрыть тебе рот. Если он захочет, он может отправиться на твои поиски, ты же не можешь искать его.

– Бахита, я говорила с тобой о цветах.

– Да, Меа, о них. Но у «цветка», который тебе нужен, рыжая борода. Кроме того, один араб наступил на него и сильно его изуродовал. Более того, он растет в другой земле. Но даже если бы и в этой, какой прок от него в твоем саду?

– Я устала от этого места и хочу взглянуть на пустыню, – ответила Меа. – Если ты будешь донимать меня и дальше, я проеду через нее и отправлюсь в Египет. Даже в той школе в Луксоре не так скучно, как здесь, в Таме. Ступай. И не смей ослушаться меня.

И Бахита ушла, полная своих мыслей, и приказала эмирам составить свиту из сотни вооруженных копьями воинов, ибо в их хозяйку вселился дьявол, и она не знает, куда это ее приведет. Эмиры возроптали, так как их внимания требовали поля, и спросили, нельзя ли на время отогнать этого дьявола прочь, на что Бахита ответила им так веско, что не успело на следующее утро взойти солнце, как сто конных воинов были уже готовы.

Вместе с Меа они поскакали ко входу в Черный Перевал и встали там лагерем. Весь следующий день Меа всматривалась в пустыню, в которой, кстати, действительно росли редкие цветы. Капитаны ее свиты, опечаленные тем, что их поля зарастают сорняками, спросили, нельзя ли им следующим утром вернуться домой, на что Меа ответила «нет», ибо воздух пустыни благотворно влияет на ее здоровье. На следующий вечер они повторили свой вопрос, и вновь она сказала им «нет». Благодаря воздуху пустыни ее здоровье почти полностью восстановилось, но если они желают уехать домой, пусть уезжают, а она останется здесь. На что они ответили отказом, сказав, что если урожай на их полях пострадает, то это, конечно, плохо, но гораздо хуже, если что-то случится с ней, их повелительницей. В таком случае они запятнают себя позором, и даже собственные жены откажутся иметь с ними дело.

Наступил еще один вечер, как вдруг в свете лучей заходящего солнца вдали появился всадник, сидящий верхом на усталом верблюде. На этой обширной, пустынной равнине, на горизонте которой он маячил, он казался на редкость одиноким.

– Кто этот человек? – спросила Меа у Бахиты странным голосом.

– Наверно, бедуинский вождь, шпион Халифы. Откуда мне знать, кто он такой. Пусть твои воины скачут ему навстречу и выяснят.

– Нет, – ответила Меа. – Мы подождем здесь и посмотрим, что станет делать этот вождь. Пусть воины спрячутся и будут готовы напасть на него.

Вождь или шпион продолжал приближаться к ним. Вскоре его верблюд, похоже, окончательно охромел, и он был вынужден сделать остановку среди скудных зарослей кустарника в полумиле от входа на перевал.

– Ночь сегодня безлунная, так что он просидит там до самого утра, – сказала Бахита, – в темноте его будет гораздо легче поймать.

Ночь опустилась быстро.

– А теперь, – сказала Меа, – приведи пятерых воинов, и пойдем схватим этого шпиона. Анубис, иди сюда, мой песик, мы собираемся схватить шпиона и хромого верблюда, поэтому будь добр, не лай, иначе ты выдашь нас ему.

И они поскакали сквозь ночной мрак, а когда были совсем близко к зарослям кустарника, то спешились и двинулись дальше пешком. Меа вела Анубиса на поводке. Один из воинов, шедший чуть впереди, вернулся и доложил, что шпион развел небольшой костер и повесил над ним чайник, чтобы вскипятить воды. А еще он сидит спиной к огню и при его свете читает какую-то книгу, что, по мнению воина, для шпиона довольно странно.

Меа выслушала его, но ничего не сказала. Ветер дул в их сторону, и теперь Анубис принялся нюхать воздух и заволновался. То ли нарочно, то ли случайно, Меа отпустила один конец сплетенного из травы поводка, на котором она вела пса. Почувствовав свободу, тот со всех ног бросился в кусты, откуда вскоре раздался радостный лай, а также низкий мужской голос.

– Пес совсем не зол, – заметила Бахита.

Меа посмотрела на нее сияющим взглядом, а потом, еще быстрее, чем пес, тоже бросилась вперед, жестом велев воинам оставаться на месте, ибо теперь она знала правду, Бахита устремилась за ней следом и вот что вскоре она увидела. На земле сидел мужчина в арабских одеждах, а рядом с ним лежала книга, а неподалеку пасся охромевший верблюд. На руках у мужчины, заливаясь радостным лаем и так и норовя лизнуть в любую часть его лица, до которой он только мог дотянуться, сидел Анубис, а в тени кустов, пока еще не замеченная странником, сияя восторгом, стояла Меа. Словно греза или призрак, она неслышно вышла из тени и встала между незнакомцем и костром. Почувствовав, что тот больше не греет ему спину, мужчина прекратил гладить пса и обернулся, пытаясь разглядеть, кто стоит за ним, потому что на нее не падал свет. И тогда Меа заговорила своим бархатистым, исполненным любви голосом, который Руперт узнал бы среди тысячи женских голосов. Заговорила на своем забавном, ломаном английском.