Отягощенные злом - Александр Афанасьев

За три дня до медкомиссии, которая и должна была определить, насколько здоров майор и годен ли он к летной работе, в палату, где он находился, вошел командир его эскадрильи, полковник Императорского Воздухоплавательного корпуса Таран. Среднего роста, с задорно завернутыми вверх усиками, он напоминал авиаторов старой школы, еще времен капитана Нестерова, и, как и те былинные герои, был отчаянно, даже безрассудно смел.

Но сейчас он прижимал обеими руками к себе большой пакет с фруктами. Сверху свисали бананы…

— Ну, как? — бодро спросил он. — Вот… народ собрал что смог…

— Спасибо…

— Цветочков не передали, потому как не баба.

Выпивки тоже не передали. А может, на входе отняли, там настоящий обыск делают. Многим спиртного ни капли нельзя…

— Ну, как живешь-то тут? Смотрю, живее всех живых.

— Живем потихоньку. Господин полковник, передайте ребятам, пусть на трибунал не приходят, хорошо? И… не надо ничего делать. Пусть будет как суждено…

Таран отрицательно покачал головой:

— Отстал ты тут от жизни, майор. Совсем не следишь за новостями, даже если они касаются тебя лично.

— Да какие новости, на мне тут трибунал висит!

— Да такие… Ты тут лежишь, койку занимаешь, сестричек лапаешь, а люди за тебя глотку рвут. Ты слышал, Их Величество Наместника изволили назначить…

— Слышал чего-то…

— Так вот, я только от него. Его Высокопревосходительство адмирал князь Воронцов. Он при мне позвонил военному прокурору и повелел прекратить уголовное дело.[55]Вопрос о тебе передадут на рассмотрение офицерского суда чести. Там и встретимся. Будь готов, трендюлей ты получишь изрядно. Вертолетов и так не хватает, а ты свой угробил…

Полковник Таран встал с неудобной табуретки.

— Давай на медкомиссию и обратно в эскадрилью. Поправляйся…

К Зимнему подъехать спокойно так и не удалось. У Александровских ворот бушевали демонстранты…

Настроенное на волну 105,7 FM «Русское Радио» давало блок новостей…

…Их Императорское Величество Император Николай Третий первым среди мировых лидеров приветствовал провозглашение Африканской Итальянской Республики, состоявшееся в Могадишо третьего дня. Их Величество изволили заявить, что мир, спокойствие и должный порядок, которого была лишена земля Итальянского Сомали в течение долгого времени, представляют собой самостоятельную и важную ценность, достижение которой оправдывает действия, которые могут быть расценены как акт сепаратизма. Их Величество также отметили, что автохтонный народ негритянской и смешанной расы, проживающий на этой территории, показал свою полную неспособность к построению государственности, создал на своей территории рассадник криминального насилия, бандитизма и терроризма, и потому интересы мира и спокойствия настоятельно требуют от всего мира оказать смелым итальянским морякам должную помощь, в чем Российская Империя, несомненно, воспоспешествует…

Вот и еще одно государство появилось на карте мира. Возможно, скоро там будет порядок. А вот эти молодые люди стремятся порядок разрушить.

Для меня, как для человека, длительное время прожившего на Западе, это зрелище не было пугающим. Например, в САСШ около Белого дома постоянно проходили какие-то пикеты, даже одиночные, люди устанавливали палатки и жили там, а один физик, протестуя против наращивания ядерных арсеналов, голодал двести восемьдесят два дня. Бывали демонстрации и в Берлине, правда, к правительственным зданиям они не подходили, ибо запрещено. Для немца эти слова не просто так. Бывали демонстрации и в России, но именно сейчас я даже испугался, смотря на искаженные гневом лица и молотящие по ветровому стеклу кулаки. Для этих людей я был никто, просто еще один человек, подъехавший к Александровским воротам. Они ничего не знали ни про меня, ни про то, что я сделал для России, в конце концов, но они ненавидели меня. То, что я приехал в Зимний, было поводом для ненависти…

Двери открылись, я включил фары и дал газ, осторожно, чтобы никого не задавить. У самых ворот демонстранты отхлынули. Кого-то, кто не успел отцепиться от машины вовремя, метким ударом нагайки снял казак.

О боковое стекло моего «Майбаха» кто-то разбил яйцо. Я опасался, что польется в салон, если опустить, и потому приоткрыл дверь, чтобы поговорить с гвардейцами на воротах. Тут же еще одно яйцо полетело в створ закрывающихся ворот, шмякнулось о полированный бок германского лимузина…

— Князь Воронцов, Вице-адмирал Флота Его Императорского Величества, с визитом к Его Императорскому Величеству, — отрекомендовался я, — мне назначено на четырнадцать…

Лейб-гвардии казак взял переливающуюся всеми цветами радуги пластиковую карточку, в прозрачной глубине которой был оттиснен золотом двуглавый орел, отметил мое прибытие в своей книжке. Карточки были одноразовые, они рассылались спецсвязью или передавались фельдъегерями и давали право на одно посещение дворца. Мне не составило бы труда выправить себе и постоянный пропуск, но я этого не сделал. Я не так-то часто здесь бываю…

Гвардейцы закрыли ворота. Еще одно яйцо по минометной траектории перелетело через них и шлепнулось на гранитную брусчатку мостовой…

— Тяжелая у вас служба, казак… — посетовал я.

— Так это что, Ваше Высокоблагородие… — ответил казак. — Свои же. Хоть и хулиганят, а свои. Вот там…

— Давно оттуда?

— Да уж, почитай, год, Ваше Высокоблагородие…

— Обратно собираешься?

— А бог даст — и поедем.

Вот в этом и есть Россия. Бог даст — и поедем на войну!

— Можете ехать. До конца и направо.

— Я знаю. Благодарю, казак…

— За что, Ваше Высокоблагородие?

— За все.

На самом деле — за то, что ты есть, казак. Есть такие, которые бросают яйца с такой ненавистью, как будто это гранаты. Но есть и ты. И пока ты есть — не изменится ничего. Россия стояла, стоит и будет стоять…

Очевидно, с поста сообщили — у стоянки меня ждал офицер лейб-гвардии. Он должен был проводить меня к высочайшей аудиенции.