Фактор Черчилля. Как один человек изменил историю - Борис Джонсон

Затем американцы согласились продать некоторые вооружения, но условия законов о нейтралитете означали, что за это необходимо немедленно расплатиться наличными. В марте 1941 г. в Кейптаун был направлен американский крейсер, чтобы забрать последние имевшиеся у Британии 50 тонн золотых слитков, подобно тому как приставы забирают у должника телевизор с плоским экраном. Британские предприятия в Америке продавались по бросовым ценам. Когда Лондон начал протестовать, заявляя, что его резервы на исходе, американское правительство решило выяснить реальную платежеспособность Британии, что очень напоминает ситуацию, когда отдел социальных услуг обвиняет престарелого получателя льгот в сокрытии имеющихся средств.

Хотя Черчилль публично называл ленд-лиз, подразумевавший поставки взамен будущих платежей, «самым непостыдным деянием в истории», в частном порядке он говорил, что Британию ободрали как липку. По условиям соглашения американцы могли вмешиваться во внешнюю торговлю Британии, чем они и пользовались, прекратив импорт в Соединенное Королевство крайне необходимой консервированной говядины из Аргентины.

Закон о ленд-лизе продолжал препятствовать британскому праву самостоятельно регулировать коммерческую авиацию даже после окончания войны. Удивительно подумать, как этот якобы бескорыстный и непостыдный закон американского правительства повлек платежи, которые продолжались до – вы только представьте себе – 31 декабря 2006 г. В тот день мистер Эд Болс, который тогда был экономическим секретарем казначейства, написал последний чек на 83,3 миллиона долларов (42,5 миллиона фунтов) и письмо с выражением благодарности правительству США. Была ли какая-нибудь другая страна столь безропотно скрупулезна в выплачивании военных долгов?

Порою утверждается: Америка забрала так много наличности из Британии на начальных стадиях Второй мировой войны, что эти ликвидные средства окончательно вывели США из депрессии. Заводные рукоятки американской военной машины первоначально раскручивались британским золотом, но, несмотря на множество выгодных для них условий, многие политики США в 1941 г., очевидно, считали, что сделка слишком щедра по отношению к британцам. Закон о ленд-лизе был принят в палате представителей 260 голосами против 165. О чем думали те 165 конгрессменов, которые отказывались бросить Британии дорогостоящий спасательный жилет? Хотели ли они наблюдать, как старая страна идет на дно? Правда в том, что некоторые из них чуть-чуть желали этого.

И Черчиллю было необходимо завоевать такую аудиторию. Но в конце того же года те же самые конгрессмены были готовы плясать под его дудку. 26 декабря 1941 г. конгрессмены и сенаторы переполнили зал заседаний, продолжительно приветствуя Черчилля до его выступления. Что заставило их передумать?

Всего лишь случилось нападение на Перл-Харбор, японская неспровоцированная агрессия, и сумасшедшее решение Гитлера объявить войну Америке несколькими днями позже. Это способствовало тому, что американский конгресс более тесно солидаризировался с Британией. Интересен также вопрос, почему фюрер решил пойти на то, что представляется колоссальной стратегической ошибкой. Почему он объявил войну Америке – ведь вполне можно было представить, что США воздержатся от вмешательства в европейский конфликт?

По-видимому, Гитлер решил, что Америка, по существу, уже принимает в нем участие на британской стороне. К осени 1941 г. США помогали сопровождать конвои, их войска были размещены в Исландии, они занимались обучением и поставляли разнообразные материалы. Да, Черчиллю удалась та стратегическая миссия, которую он столь ясно объяснил Рандольфу восемнадцать месяцев назад. К концу 1941 г. Черчилль стал одним из самых популярных голосов американского радио, уступая только самому президенту. Хитростью, очарованием и откровенной лестью Америка была втянута в войну.

Через три дня после Перл-Харбора Черчиллю сообщили ужасные новости. Линкор «Принц Уэльский» был потоплен японскими торпедами у побережья Малайзии, погибли 327 человек. Были убиты почти все британские моряки, побывавшие в заливе Плацентия. Линейный крейсер «Рипалс» также затонул.

Именно Черчилль – и он один – принял решение, вопреки скептицизму флотского руководства, направить эти корабли на Дальний Восток. Никто не понимал цели задания, было непонятно, чего хотел достичь Черчилль с помощью «крепостей из стали», – возможно, правда состояла в том, что и не было никакой стратегической логики.

Черчилль, посылая британскую флотилию, похвалялся ее огневой мощью перед Рузвельтом: «Ни с чем не сравнимо обладание тем, что может схватить и убить все прочее». Корабли не могли схватить японские самолеты-торпедоносцы и погибли из-за бахвальства Черчилля. Цель была, несомненно, политической: снова показать американцам глубину британской решимости и размах области влияния. Но этот жест оказался сугубо бессмысленным: американцы уже участвовали в войне.

И все же Черчилль хотел гарантировать это со всей надежностью. Как только он услышал о Перл-Харборе, он позвонил Рузвельту и начал готовиться к поездке в Вашингтон. После встречи в заливе Плацентия Рузвельт понял, что личность Черчилля чем-то схожа с детским аттракционом «надувной замок»: она постепенно расширяется и прижимает всех присутствующих к стенке. Президент предложил вместо Белого дома Бермуды, но Черчилль не хотел и слышать об этом.

На протяжении трех недель он был неугомонным личным гостем президента и миссис Рузвельт, за это время он умудрился предстать обнаженным перед хозяином Белого дома («британскому премьер-министру нечего скрывать от президента Соединенных Штатов»), перенести небольшой сердечный приступ и виртуозно разводить англо-американские сантименты. Кульминацией стало выступление перед обеими палатами конгресса.

Эта речь потрясающая. Он вызывает в памяти свою мать, цитирует псалмы, обращается к Богу, пародирует Муссолини, он бьет на эффект, используя восхитительные архаичные выражения. «Уверен я» говорит он вместо «я уверен», словно его устами вещает Йода[82]. Черчилль протягивает руки, и слушающие встают. Он потрясает кулаками, ухватывается за свои лацканы, бросает огненные взгляды, сурово сдвигает брови, сжимает челюсти – делает все, на что надеялась аудитория.

«Немцы, японцы, итальянцы, – спрашивает Черчилль, – как они думают, что мы за народ?» Заметьте, что он говорит о едином народе американцев и британцев. «Сейчас мы вместе, – говорит он, – во второй раз за нашу жизнь длинная рука судьбы протянулась за Атлантику и выхватила США на передний край битвы». Только теперь длинная рука принадлежала не столько судьбе, сколько Черчиллю. Он осуществил трансатлантическое выхватывание.

Гарольд Макмиллан впоследствии написал: «Только он (и лишь используя исключительное терпение и мастерство) мог заманить американцев на участие в европейской войне».

Эти слова не кажутся мне чрезмерным преувеличением. Мир в основном обязан Франклину Рузвельту, который в конечном счете решил выделить американские деньги и кровь. Но я не вижу, как это могло случиться без Черчилля. Никакой другой британский лидер не поставил бы перед собой эту стратегическую цель – втянуть Америку – и не преследовал бы ее с таким неослабным рвением.