Персональный миф. Психология в действии - Вера Авалиани

Поэтому в тот момент, когда я подумала, что умираю, я поняла, как мне нравилась моя жизнь. Даже работа была связана с газетой под названием «Лайф». Она-то и заставила вникнуть в нюансы того, как, где и с кем надо жить. И вот, не успев подготовиться теоретически к жизни, я должна бросить её, не дочитав судьбу?

Если верить тому, что призраки видят и слышат, то лишаются они, наверное, только осязания и обоняния. И не могут больше ощущать своим эфирным телом капель дождя на теле, уколоться о лепестки хризантем, вдохнуть их чувственный, полынный дух. И, конечно же, им не дано испытать то скольжение воды по коже, то ощущение проникновения в пространство моря с его обнимающими, облизывающими лицо и утомляющими ласками. Мы ведь раз за разом отбрасываем от себя смыкающиеся воды, чтобы двигаться дальше. А когда лежим на волнах и те словно бы выталкивают нас на поверхность, то понимаем, что отдых даёт нам разлуку с глубиной. Так и люди, которые в любви хотят лишь поверхностного скольжения, лишают себя того удовольствия, которое даёт погружение в глубины. Страшное, красивое, опасное и всепоглощающее.

Вообще-то любовь я всегда соизмеряю с морями. Или водоёмами. У одних она – океан – опасный, тёмный, не всегда приятный и часто разрушительный и пугающий, чем красивый и властный. Но у кого-то – лесной пруд, тихий, полный осенней листвы, с высоченным разнотравьем по краям, с запахом дубовой бочки и чёрного цвета при чистой воде. Есть глубина, но нет бурь.

Или же Лохнесское озеро – с виду элегантно-серое и респектабельное, а внутри него – чудовище. И когда море встречается с лужей или с рекой, плавно обтекающей город, закованной в каменные рамки, то в этом нет конфликта – одно поглотит другое и вместе всё срастется. А если встречаются два океана – один холодный – другой тёплый…

Впрочем, это уже чистая теория – зачем им встречаться и как?

Мы втроём вышли из ресторана, обсуждая экскурсии. Мать Славы – Катерина, на пять лет меня старше, приехала сюда специально, чтобы в свой день рождения посетить одноимённый с собой монастырь. Эту поездку подарил ей сын – она посмотрела на «мальчика» с большой любовью и гордостью.

На улице горячий зной уже смягчился, как взгляд Славы, сначала возбуждённый, а потом освещённый ещё чем-то влажным и добрым…

Высокий и стройный, с каштановыми кудряшками и зелёными глазами, но чуть скованный. Такой имидж создавал этот мегасамец исключительно для мамы.

Но я-то лучше знала это поколение – из-за того, что наша редакция была переполнена юными красавцами. И благодаря тому, что все они точат и на мне когти своего обаяния, мордашки, ни рубашки, ни многоопытные взгляды на меня практически не действуют.

Их провокации я встречала достойно – не возмущаясь и не соглашаясь ни на что. Я уж начала бояться, что кроме чувства юмора и чувства долга других чувств у меня не осталось. Правда, жажда красоты только усилилась с годами, особенно теперь, когда моя личная в зеркале расплывается, контуры лица перестали быть таким чёткими, как раньше, краешки губ, раньше всегда загнутые в улыбке, стали спокойными и временами безвольно опущенными. Глаза, правда, всё ещё весёлые, но лучи улыбки застыли вокруг навсегда.

Но как только сейчас и здесь я смотрела на славного Славу, то от этого мне делалось хорошо. Счастье затопило меня изумрудной тёплой водой. Но я честно не думала, что и я в той же степени понравилась Славе. Мама его, конечно, типичная квочка. Но в их компании будет приятно пройтись ранней ночью по ярусам парка, спускающегося к морю. Хотя в глубине души я знала, что обманываю себя. Между нами хоть раз, но будет всё.

Мы договорились встретиться у фонтана в девять вечера. Но Катерина не пришла, Славка сказал, что она заснула после долгого перелёта и гулять мы будем вдвоём. И мы оба явно были этому рады. Ему не давали покоя мои губы – обветренные в дороге и оттого распухшие и покрасневшие. И жар, который исходит от его взволнованного и азартного тела, ощущался мною за несколько шагов. Правда, он всё приближался ко мне по мере удаления от корпуса в сторону глухо стонущего моря и шумных танцполов, ресторанчиков и магазинчиков всё теснее. Уже прижимался.

Но для себя я твёрдо решила проигнорировать его нагло не скрываемое влечение. Но защитная сигнализация отключилась из-за постыдной влажности, просочившейся между моих ног. И только этим вечером в тёплой, стрекочущей скрипками сверчков темноте это сделалось относительно возможным. Но вокруг прогуливалось много людей. И практически мне ничего не угрожало. Как я думала.

Огромный парк из лимонных деревьев с белыми, как голые ноги приезжих, стволами и колючими огромными деревьями алоэ шуршал незнакомым сухим шорохом. Звезды над нами были величиной с игольчатые хризантемы.

Огромная терраса над морем, где были раскиданы беседки с дырявыми крышами, белела и фосфоресцировала в лунном свете. У меня в буквальном смысле слова дух захватывало от круговой панорамы на смолистое, поблёскивающее лунной рябью море. Такая банальная, такая бессовестная красота, как с картинки в журнале, как кадр из мелодрамы, сопровождалась порывистым ветром, очень тёплым и влажным – прилипающим к коже, как язык.

Впрочем, это уже и был язык, который ласкал мою шею вместе с губами смелого до наглости парня. У меня от неожиданности и ошеломляющего действия этой ласки чуть не вырвался крик.

Но я, верная своей упрямой стратегии, постаралась сбить его с сексуального настроя, пыталась свести всё к шутке. Но он наступал уверенно, чувствуя, что тело моё отзывается. Он просто обволакивал меня, я уже не могла дышать, не то что двинуться. И не только потому, что внизу был обрыв, мы стояли у плетня на краешке скалы. И я сама онемела и сомлела, завибрировала внутренним током. И не поняла, в какой момент мне тоже захотелось всего. Помню, что я вроде бы в отместку за его эксперименты на людях якобы в шутку погладила ему закрытые глаза пальцами тем движением, которое вызывает увлажнение глаз. По лицу его пробежало выражение такого счастья и наслаждения, что я поняла – это мужчина с той же группой крови, что и у меня. Словно перед погружением в наркоз, когда страшно и муторно и нет грани между явью и ирреальной реальностью, я перестала сопротивляться его рукам.

Хотя меня и колотило, как безумную, я бы не назвала эту дрожь сладостной. Я словно чувствовала неминуемую гибель. Когда такой безопасный и милый при солнечном свете Слава словно перестал быть молодым и неопытным. Он стал абсолютным мужчиной, в том смысле, когда чувствуешь, что не он движет собой и мной, а какая-то стихийная сила, не имеющая лица. Зато имеющая природную власть – подавляющую и снимающую необходимость решать с других. Длинный, как удав, обвился вокруг меня, казалось, кольцами, которые сжимались неотвратимо. Осталось просто разжать что-то внутри себя и позволить заполнить пустоту. Собственно, если бы я не раздвинула ноги, и между них не просунулся бы хвост этого мифического змия, и он не заполз в меня, будто бы разматываясь по мере углубления и давая мне вздохнуть со стоном, я бы умерла.

Ведь параллельно с тем, что меня душило его желание, меня что-то расплавляло изнутри. Я была в одежде, но ощущала себя не только голой, но и без кожи. И когда эта «голодная змея» всё углублялась и углублялась вовнутрь, когда моё влагалище стало её второй кожей, извиваясь и пульсируя вместе с ней, из глаз у меня хлынули слёзы, горло сдавило спазмом.