Большая игра. Будущее неопределенное - Дэйв Дункан

– Нет, так я привлеку к себе слишком много внимания. Ты ведь как следует позаботишься о Святой Урсуле, да? Что это за штука полосатая? Надеюсь, не мой тюрбан? Ради всего святого, Домми, неужели ты полагаешь, что джентльмен может показаться на людях в этом?

Примерно через час у Джулиана появились некоторые сомнения, уж не погорячился ли он. Через два часа эти сомнения перешли в твердую уверенность. В воздухе пахло мокрой листвой. Мошкары, как он и предполагал, тьма-тьмущая. Отраженный от воды солнечный свет слепил глаза. Насквозь пропитанные потом рубаха и штаны пиявками липли к коже. Впрочем, сами пиявки – тоже. Тропа была узкая, скользкая и забитая народом; он медленно протискивался вперед, надеясь все-таки переговорить с Экзетером наедине.

Там и здесь тропа пересекала островки, и тогда он мог обгонять других паломников по обочине, если только дорога не шла между огородными грядками. Местные жители вышли из хижин посмотреть на это загадочное шествие. Должно быть, все происходящее казалось им странным сном.

Как бы то ни было, он шел все же быстрее остальных, так что рано или поздно он обязательно догонит Экзетера. За все время его обогнали только два человека – они бежали бегом, бряцая оружием и крича, чтобы им освободили дорогу. Пожалуй, это было единственное оружие, которое он видел здесь. Никто не выказал при виде воинов ни удивления, ни тревоги.

– Любопытно! – сказал Джулиан. – Интересно, кто такие эти шутники?

– Я видел их в самом начале. Тайка, на дереве. Мне кажется, это могут быть нагианцы. Тайка. – Веснушчатое лицо Домми оставалось спокойным. Он не хуже Джулиана знал, что свой первый год в Соседстве Экзетер провел в нагианской армии.

Дозорные? Может, их оставили следить, куда направятся драконы?

Ко всему прочему паломники оказались не столь дружелюбными, как надеялся Джулиан. Их джоалийский был полон жаргонных словечек и сильно отличался от того, который Джулиан учил в Олимпе. Даже Домми часто не понимал их. Но и без этого разговор через переводчика не давал почти ничего. Большинство вообще плохо представляли себе, зачем они участвуют в этой странной экспедиции, и знали только, что святой Д’вард – это предсказанный Освободитель, что он принесет смерть Смерти и что он призвал их присоединиться к Свободным и идти за ним. Это был идеальный пример действия харизмы. Они шли за ним потому, что он был вождем. Джулиан это и так знал. Пришельцы в Олимпе могли бы без особого труда повторить этот эффект, если бы только не опасались навлечь на себя гнев Пентатеона и властей Вейлов.

Все сборище представляло собой любопытный срез местного общества. Одни шли в лохмотьях, другие – в богатых одеждах. Джулиан видел стариков на костылях, крепких молодых людей с детьми и кормящих матерей. У него зародилось опасение, что Экзетер, возможно, и не представляет себе, как решительно и бесцеремонно вторгся он в жизнь этих людей. Сотен людей. Куда он ведет их? Что будет с ними? Вне зависимости от того, выиграет или проиграет он свою сумасшедшую игру, он уже посеял социальный хаос. Каким бы справедливым ни было его дело, он чертовски несправедливо обходится с этими людьми. Черт, да они скорее жертвы, чем участники! Джулиан не помнил, чтобы кто-нибудь в Олимпе выдвигал этот аргумент.

Ближе к полудню многие паломники расположились на отдых в тени деревьев или кустов. На тропе сразу стало свободнее. Решив, что истинный англичанин уж как-нибудь вынесет полуденное солнце в этом мире ничуть не хуже, чем в любом другом, Джулиан прибавил ходу. Домми достал из своего мешка обед, и они перекусили на ходу.

– Тайка? – вдруг прошептал Домми и остановился, скинув мешок на землю. Дорога шла здесь по низкому, каменистому островку, слишком маленькому, чтобы возделывать его. Правда, на нем росло несколько похожих на ивы деревьев, под которыми отдыхали человек десять или двенадцать паломников. Там разгорелся спор. Джулиан не понимал из него ни слова, но Домми, похоже, уловил по меньшей мере часть разговора. Он хмурился.

Центром возмущения был невысокий светловолосый юнец, забравшийся на камень. На голове его не было тюрбана; собственно, на нем вообще не было ничего, кроме набедренной повязки и сандалий да еще окровавленных тряпок на ногах. Остальные собрались вокруг него, словно ученики вокруг учителя. Впрочем, класс не отличался должной почтительностью к наставнику, ибо слушатели то и дело выкрикивали возражения. Потом до Джулиана дошло то, что Домми, должно быть, заметил с самого начала: в ушах у большинства слушателей поблескивали золотые серьги Неделимого. Им явно не нравилось то, что они слышали.

Паренек, размахивавший руками и выкрикивавший что-то, несомненно, был туземцем; обладай он харизмой пришельца, его слова не встретили бы такого неодобрения. Точно так же можно было не сомневаться – он искренне верил в то, что выкрикивал. Фанатик! Впрочем, он был вовсе не так молод, как показалось Джулиану сначала, хотя его малый рост и светлые волосы действительно придавали ему сходство с мальчиком. Этакий начинающий лысеть херувимчик. Но очень сердитый херувимчик! Возможно, это был преданный сторонник Пентатеона, ниспровергающий враждебную теологию Службы, а может – ученик Освободителя. Как бы то ни было, теология Вейлов приобретала все более запутанный характер.

Наконец Домми закинул мешок за спину и бросил на Джулиана извиняющийся взгляд, означающий, что он готов идти дальше.

– Подождем еще, если хочешь.

– Кажется, я услышал все. Тайка. Они начали повторяться.

– Тогда ладно. – Они двинулись дальше. Джулиан ждал разъяснений. Домми молчал.

– О чем они спорили?

– Кажется, о теологии, Тайка.

– Ты меня удивил. То есть нет, напротив, ничуть не удивил. Кто и что отстаивал?

– Я понял только отдельные куски. Тайка.

– Так переведи хотя бы их.

Домми повиновался неожиданно неохотно, и его английский сделался еще более многословным, чем обычно. В конце концов он признал, что маленький проповедник утверждает, что он близкий сподвижник Освободителя и что разногласия у них вышли во взглядах на природу загробной жизни. До сих пор Церковь Неделимого разделяла версию Пентатеона, согласно которой истинно верующим обещалось вечное место среди звезд на небосклоне, в то время как все грешники обречены на вечное одиночество во мраке. У Освободителя имелась на этот счет своя собственная точка зрения, хотя Домми так до конца не понял, какая именно.

Это объясняло хмурое выражение его лица. Тайки оказались теперь разобщены, так что его преданность Службе вступила в противоречие с привязанностью к прежнему господину, Экзетеру. Олимп вряд ли обрадуется известию, что Освободитель разбил его Реформацию на враждующие секты. А вот Пентатеон обрадуется – это уж точно!

– Может, это просто недоразумение, – безмятежно проговорил Джулиан. Пройдя еще немного и не слыша ничего, кроме шлепанья ног по грязи, он решил, что спор, которому он стал свидетелем, велся о чем-то более важном. И Домми явно продолжал терзаться сомнениями. – Там шел разговор о чем-то еще, так ведь?