Кайкен - Жан-Кристоф Гранже

Кстати, именно к такому заключению пришли психиатры больницы Святой Анны, куда его срочно госпитализировали в январе 1999 года. Они диагностировали у Пассана истощение нервной системы. Проще говоря, он дошел до ручки. Вероятно, срыв был спровоцирован каким-то событием. Чтобы установить, каким именно, и не допустить повторения, ему прописали полное погружение в себя. Курс лечения был направлен на то, чтобы вскрыть его внутренний черный ящик.

Антидепрессанты. Успокоительные. Психоанализ… Он растормошил антитела, заполонившие душу, и очистил их. Его честь полицейского была спасена. На работе никто не догадался, чем именно он болел. Что касается личной жизни, то они расстались друзьями. Вскоре у Пассана появился новый стимул жить: он встретил Наоко.

Наконец Сандрина въехала на больничную парковку. Издали разглядела нужное ей здание. В лифте до нее дошло, что она буквально обливается потом. Опять эта вонь… Она забыла прихватить духи. Ну и пусть, пожала она плечами. Все уже в прошлом.

Коридор. Жара. Запахи эфира, дезинфицирующих средств и мочи. Ежедневное посещение больницы Святого Антония окончательно избавило ее от страха перед медицинскими учреждениями. Отныне она могла бы провести отпуск в морге, не испытывая ни малейшего неудобства.

Она постучала в дверь палаты Пассана. Тишина. Сандрина приоткрыла дверь и боязливо заглянула внутрь.

— Привет.

Его было не узнать: часть волос сгорела, голова обмотана бинтами, на лице повязки из зеленоватой марли, прикрепленные белым лейкопластырем. Сандрина отказалась от идеи чмокнуть его в щеку и села на стул возле кровати, даже не сняв пиджак. Повисло молчание. С людьми, которых слишком хорошо знаешь, вечная проблема — не о чем говорить.

— Тебе что-нибудь нужно? — спросила она, устав молчать.

Он качнул головой: нет.

— Болит?

Он неопределенно помотал головой: то ли да, то ли нет.

— Долго еще тебя здесь продержат?

— Сутки. Потом снимут повязки. Ну, я надеюсь, что снимут.

Казалось, у него обгорело не только лицо, но и голос. Сандрине хотелось расспросить о том, что произошло вчера, разузнать подробности о смерти Гийара, но она не стала и пытаться: все равно правды не скажет.

— Я думаю про Наоко, — сказал он, словно предлагая ей тему беседы.

— Молодец, — шутливо отозвалась она.

— Вчера, перед тем как это все случилось, мы с ней виделись у нас в саду.

— В знаменитом дзенском саду?

Она никак не могла бросить свой ироничный тон. Но Пассан ее, похоже, не слушал. Он разговаривал сам с собой.

— Она мне показалась такой… красивой.

— А других новостей у тебя нет?

Он поднял на нее глаза — щелочки в просветах между бинтами.

— Я хочу сказать… — Он с усилием дышал через толстые слои марли. — Понимаешь, это как будто услышать по радио старую песню. Которую знаешь наизусть и давно в нее не вслушиваешься. А потом наступает миг… Сидишь себе за рулем, и вдруг тебя как окатит.

— Ну и? — В ее голосе прорвалось раздражение. — Вы что, раздумали разводиться?

Он медленно помахал рукой. Она уже жалела, что дала волю эмоциям.

— Наоборот, — прошептал он. — Но вчера я был так счастлив… Как будто увидел женщину, которую люблю. А не чужого человека, с которым вынужден жить под одной крышей.

Они снова замолчали.

— Когда бываешь в Японии, — продолжил он после паузы, — тебя так и кидает из стороны в сторону. То вдруг кажется, что ты попал на Марс. А в следующую секунду, стоит услышать чью-то реплику, заметить какую-нибудь деталь, и понимаешь, что ближе японцев у тебя никого нет.

— К чему ты ведешь?

— Я десять лет прожил с Наоко в таких вот шараханьях.

— В том-то и состоит ее прелесть.

Он что-то пробурчал себе под нос, а потом произнес уже вполне членораздельно:

— Я в последний раз целовал ее два года назад. И у меня было ощущение, что я целую собственную руку.

Сандрина подвинулась к нему. Когда она заговорила, в ее голосе прорывались интонации священника, принимающего исповедь:

— Не понимаю, зачем ты все это ворошишь. У тебя масса более срочных забот. Тебе надо поправиться…

Она оборвала себя на полуслове. Пассан лежал, уронив подбородок на грудь, и спал — как будто из него разом откачали весь воздух. Она испуганно вздрогнула: он выглядел как мертвец.

Сандрина взяла сумку, поднялась и несколько мгновений стояла возле кровати. Она не чувствовала ничего: ни сострадания, ни дружбы.

Но главное ей стало ясно: Пассан больше не сможет помешать осуществлению ее плана.

— А папа приносил телевизор в спальню!

— Папа может делать то, что считает нужным. Но у меня телевизор всегда стоит в гостиной. А в спальне надо бай-бай!

У Наоко не было сил разговаривать с сыновьями по-японски. Она поплотнее укрыла одеялом Хироки. Мальчик уже снова улыбался.

— Как там папа? Ему лучше? — На пороге ванной комнаты появился Синдзи.

— У папы все отлично.

— А мы к нему поедем?

— Он сам к нам приедет. Завтра его выписывают.

Синдзи покачал головой, не выпуская изо рта зубной щетки. Наоко окинула его взглядом: крошечная фигурка в голубой махровой пижаме на фоне душевой шторы с рисунками лягушек и кувшинок. Каждый раз ее охватывало одно и то же ощущение чуда. Неужели она все-таки совершила это? Вопреки всему. Чудо, подлинное чудо!

— А ну, быстро в постель! — прикрикнула она, заглушая в себе волнение.

Синдзи прыгнул в кровать. Еще одна серия поцелуев. Они с мальчиками договорились: она предложила, чтобы вместо ежевечерней сказки они пятнадцать минут посмотрели перед сном телевизор. Мальчишки удивились, но согласились, причем с восторгом. В общем и целом Наоко была против телевизора, равно как и против компьютерных игр и Интернета. Ей казалось, что от всего этого мало пользы, — никакой пищи воображению. Но сегодня вечером она действительно чувствовала себя без сил. О том, чтобы выдумывать для каждого свою историю и, глотая ком в горле, рассказывать ее на японском языке, не могло быть и речи.

Она выключила верхний свет.

— Только дверь не закрывай!

— И лампочку мою не выключай!

В глубине души Наоко испытывала к ним огромную благодарность — они вели себя точно так же, как и каждый вечер.

— Ладно, ладно.

Она послала им воздушный поцелуй и пошла в свою комнату. Опять Диего куда-то запропастился. В кои-то веки от собаки могла бы быть польза… Наоко пустила в ванной воду. В голове беспорядочно крутились вопросы. А что, если в дом проникал вовсе не Гийар? Что, если это кто-то из своих? Запах мокрого кедра подействовал на нее успокаивающе, и она чуть расслабилась. Стянула волосы и заколола в пучок.