Дотянуться до звёзд - Эмма Скотт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Да, мог бы. Только ради себя самого, а не ради тебя».
Это было неправильно и глупо, но мне нужно было написать Отем. Мне ее не хватало, так что хотелось хоть как-то восполнить ее отсутствие.
– Черкни ей пару строк от моего имени, – сказал Коннор. – Напиши про новости и погоду. Скажи, что я думаю о ней и скучаю без нее. – Он ослепительно улыбнулся и дружески похлопал меня по руке. – Только пиши красиво. В этом же нет ничего плохого, да?
– Ничего плохого, – пробормотал я.
Коннор просиял, еще раз похлопал меня по плечу и вернулся к карточному столу.
– Так, ребята, что я пропустил? Ты жульничаешь, Мендес?
Я открыл ящик для хранения личных вещей, достал ручку с тетрадью и улегся на койку. Поскольку электронная почта и мобильные телефоны были под запретом, приходилось обращаться к бумаге и чернилам. Все равно я всегда выполнял все задания именно так, ручкой на бумаге. Поток мыслей и слов становится чернилами и ложится на страницу – тут я чувствовал себя в своей стихии. Это все равно что дышать.
«Но это неправильно…»
Мне следовало бы сказать Коннору, чтобы он сам писал Отем письма. В последний раз, когда я говорил с ней по телефону, притворяясь Коннором, несколько месяцев назад, когда она была в Небраске, я чувствовал себя последним подонком из-за того, что обманул ее. Это неправильно и рискованно, но мне так ее недоставало. Отвращение к самому себе померкло перед грызущим меня голодом. Я умирал от желания увидеть Отем. Как бы я ни пытался сопротивляться, тренировочный лагерь опустошал меня. Его задача – выворачивать людей наизнанку, превращать их в боевых дронов, которые выполнят любую поставленную задачу, а при необходимости убьют.
Общение с Отем помогало мне хотя бы отчасти остаться самим собой. Сейчас мне нужно было уступить своим желаниям, заполнить пустоту внутри безответными чувствами к ней, чтобы позже возненавидеть себя за эту слабость.
«Я влюблен в нее».
Эта истина большими буквами была записана на чистой странице моего сердца.
Я коснулся ручкой бумаги и начал писать.
Отем
Форт Джексон
Южная Каролина
19 февраля
Отем,
мы здесь уже семь недель, и физическая боль от тренировок отпечаталась в нашей мышечной памяти. Оскорбления сержанта – вот музыка, под которую мы маршируем. Мягкость, тепло, красота – это миражи, оставшиеся далеко вдали, там, где сейчас ты. Здесь о тебе ничто не напоминает, есть только образ, который я храню в памяти и в сердце, и эта разлука страшнее физической боли. Мои руки болят от ссадин, оставшихся после подъема по канату, но еще сильнее они болят потому, что я не могу тебя обнять. Я не могу услышать твой голос, и это обиднее любых оскорблений. Тренировочный лагерь ободрал меня до костей, так что мои чувства к тебе обнажились, и расстояние между нами больше, чем последняя миля, которую мы пробежали сегодня во время тренировки.
И это так больно.
– Отем! – раздался громкий голос Руби.
Я моргнула и подняла глаза от письма.
– Извини, что ты сказала?
– Я сказала, давай сходим в бар «У Янси». Мне нужно выбраться из этой квартиры. Приодеться. Напиться.
Руби порвала с Хейзом во время рождественских каникул, пока я навещала семью в Небраске.
Я посмотрела на стопку учебников и тетрадей, сложенных на моем столе, – я отложила работу, чтобы прочитать последнее письмо Коннора.
Я уже перечитала его раз десять, как и все остальные его письма. Он писал очень откровенно, и я глазами и сердцем впитывала каждое слово.
– Дай мне пять минут, – попросила я Руби и снова уткнулась взглядом в страницу.
Думая о тебе, я чувствую себя непобедимым. Бездонным.
Чем больше ты забираешь мое сердце, тем больше я могу отдать.
– Боже правый, подружка, да я даже отсюда вижу огоньки у тебя в глазах, – вздохнула Руби. – Что, очередное письмо от Коннора?
– Да, десятое.
– С ума сойти, обычная почта, бумажные конверты. Уже и не помню, когда в последний раз получала настоящее письмо.
– В письмах он становится более откровенным, пишет об очень личных вещах, – сказала я. – Он стал таким отстраненным и подавленным перед отправкой в тренировочный лагерь, но теперь…
Мой взгляд магнитом тянуло к написанным на бумаге словам.
Эти письма – моя единственная отдушина, они заменяют мне тебя. Игра слов, но я знаю, что мы будем страдать, если заиграемся…
– Наверное, он нервничает из-за основного курса боевых тренировок, – предположила Руби. – Я смотрела «Цельнометаллическую оболочку[12]». Новобранцев по сто раз на дню называют вонючими задницами и заставляют пахать до седьмого пота. – Она покачала головой. – Зато, вернувшись, он тут же на тебя запрыгнет.
Я улыбнулась и отложила письмо.
– Развертывание войск меня пугает.
– Постарайся не волноваться – их могут послать куда угодно. Кузен моего друга только что отправился в Японию, хотя война идет в Сирии. К тому же они вдвоем – вот чудо-то.
– Это сенатор Дрейк подергала за ниточки.
Руби похлопала меня по руке.
– Вместе им будет легче.
Я кивнула. С каждым чудесным письмом Коннора мое сердце все больше и больше прикипало к нему, и с каждым днем я все больше и больше думала о том, куда его отправят. Я ужасно за него боялась…
Руби взяла свою куртку.
– Идем проветримся. Мне нужно отвлечься. – Она подмигнула. – А еще выпить чего-нибудь покрепче.
В баре «У Янси» Руби заказала себе клюквенную водку, а мне грушевый сидр. Мы сели за маленький столик рядом с бильярдными столами и досками для дартса. Какие-то парни играли и в бильярд, и в дартс, но они были не из компании Коннора. Из музыкального центра лилась песня «Ночь, когда мы встретились» группы «Lord Huron».
– Поговори со мной, – попросила Руби. – Отвлеки меня от постхейзовского похмелья.
– Мне и самой есть от чего отвлечься, – вздохнула я. – Я ни на шаг не продвинулась с проектом. Мои оценки ухудшились. А когда я не волнуюсь за Коннора и Уэса, я волнуюсь за нашу ферму. На Рождество я прижала Трэвиса, и он рассказал мне правду о состоянии наших финансов.
Руби поморщилась.
– И?
– Мы должны больше тридцати тысяч, и в этом году урожай будет меньше, чем в прошлом. – Я потерла глаза. – Такое чувство, будто все идет не так. Даже вы с Хейзом расстались.