Олег Куваев: повесть о нерегламентированном человеке - Василий Авченко

Умирающий в Риге старожил Посёлка Отто Калдинь – Карл Спрингис (1903–1987), геолог-дальстроевец, доктор геолого-минералогических наук, в 1950-х – декан факультета геологии и географии Латвийского государственного университета, впоследствии руководитель Института геологии и полезных ископаемых АН ЛССР и Всесоюзного научно-исследовательского института морской геологии и геофизики (ВНИИМОРГЕО).

Некоторые явно не придуманные второстепенные персонажи «Территории», такие как бич Феникс или дядя Костя, появляются и в других текстах Куваева. Ещё в «Двух цветах земли между двух океанов» Куваев описывал дядю Костю: «Это был совершенно седой старик с выбитыми или потерянными где-то зубами. Позднее я с удивлением узнал, что дяде Косте всего-навсего сорок семь лет. Жил он на Чукотке в трудные времена». В «Территории» дядя Костя аттестован как «человек с прошлым и без зубов», на вид ему больше шестидесяти, а на самом деле сорок пять: «Дядя Костя был когда-то испытателем танков. Ошибка его жизни состояла в том, что он попал в плен на третий год войны, хотя именно ему нельзя было попадать в плен». Вот как работал тракторист на Чукотке: «Трактор швыряло на снежных застругах, обломки всторошенного льда крошились под гусеницами. В кабинке стояла адова жара от перегревшегося двигателя, солярки, табачного дыма. Через каждые полчаса дядя Костя останавливал трактор и клал на потную голову комки снега. Потом вынимал из-под сиденья термос с дегтярной заваркой чая. Потом садился за рычаги. На загруженных доверху санях, забравшись с головой в спальные мешки из оленьего меха, лежали рабочие. Смешно сказать, все они пять дней назад прилетели самолётом из-под города Мурома. Владимирские мужички. Никто из них не видел ни Севера, ни тундры, не знал геологической жизни…» Трактористы считались местной элитой: «Снабжение приисков, стационарных разведочных экспедиций, заброска самых дальних партий зависели от них. Они делали сотни километров по зимней и летней тундре, проваливались с тракторами под лёд, замерзали, по нескольку суток сидели за рычагами без сна. В этих условиях при геологическом управлении образовалась своеобразная каста людей, способных работать выше мыслимых человеческих возможностей. Слабый человек здесь просто не выдерживал… Но когда этот самый тракторист попадал в посёлок, становился капризен, как примадонна».

Угадываются прототипы практически всех героев «Территории», хотя многие образы – собирательные. Валерий Целнаков писал, что «двойники» персонажей жили в каждом посёлке, и нередко возникали споры о том, «кого же конкретно имел в виду автор, описывая, положим, тракториста или канавщика». Так, одному из авторов этой книги приходилось слышать, что прототип прораба Салахова – геолог, географ, эколог Борис Преображенский (1937–2016), в 1960-х работавший в Магадане, а позже – во Владивостоке. С ним однажды произошла такая же история, как с чуть не погибшими от голода Салаховым и Фениксом, которых не могли вывезти из тундры по причине непогоды. Но истории Куваева вообще характерны для описываемого им хронотопа. В его записных книжках чукотского периода находим «Рассказ о прорабе Пастушенко»: после вывоза партии из верховьев Паляваама на месте остался Пастушенко с грузом и двумя рабочими. Закрутила пурга, самолёта не было месяц. Читали, грели чай на свечке, ели евражек… Вероятно, этот случай и перекочевал в «Территорию».

Куваев описывал ту жизнь, которой жил сам и которой жили его коллеги. Экзотические северные сюжеты были повседневностью того времени и того пространства. «Об источниках и прототипах романа много спорили. Автору приходило множество писем от людей, которые узнавали себя и своих товарищей в его героях. Что-то подобное было с книгой Владимира Богомолова „В августе сорок четвертого“[18]. И это – верный признак не только достоверности литературного произведения, но и его, если можно так выразиться, Большой Правды, то есть правды не какой-нибудь частной жизни, но жизни огромной страны, – писал в 2015 году критик Павел Басинский. – С этой точки зрения Куваев был, конечно, в самом хорошем смысле слова советским писателем. Сегодня подобные произведения, наверное, уже невозможны».

Можно с полной уверенностью утверждать, что ни один из людей, фигурирующих в записках Чемоданова, не является прямым прототипом героев романа Куваева. И сам Чемоданов, и Власенко, и Китаев были не гравюрными «досками», с которых писатель, добавив красок по своему усмотрению, сделал необходимое количество оттисков. Эти реально существовавшие люди были стимулом (раздражителем), подталкивающим Куваева к созданию того или иного художественного образа, но сами с его контурами никогда не совпадали.

Куваевская «Территория» – это не «роман с ключом». К ней, как, допустим, к роману Валентина Катаева «Алмазный мой венец», нельзя приложить список исторических лиц, однозначно соотносимых с тем или иным персонажем. Куваев не просто выбирает знакомого по Чукотке человека и маскирует рассказ о его делах и поступках частичным изменением фамилии. В действительности он использует метод калейдоскопа: фрагменты судеб, жизней и текстов складываются в «Территории» в новый узор, не прикреплённый к какому-то одному конкретному человеку.

Именно взгляд на людей, открывших золото Чукотки, через трубку художественного калейдоскопа делает роман Куваева тем, чем он является, – литературным произведением высокой степени обобщения. Если бы «Территория» была лишь слегка беллетризованным документальным отчётом о доблестных трудовых подвигах заполярных золотоискателей, она не осталась бы в истории русской литературы, а числилась по ведомству краеведения и научно-популярных жанров разной степени вольности.

Роман – редкий случай – понравился и широкому читателю, и литературному начальству; по выражению Куваева – «попал в популярку». О книге высоко отозвались литературные «генералы» Юрий Бондарев и Сергей Михалков, тёплые письма Куваеву прислали мэтры – Леонид Леонов и Борис Полевой. В мае 1974 года на пленуме правления СП РСФСР Юрий Бондарев заявил: роман «по накопленному опыту, по знанию реальных коллизий, по воплощению жизни в единстве мысли и формы – явление весьма и весьма заметное…». Автор «Горячего снега» отметил «выбор нестереотипных героев», «молодой и прозрачный стиль», будто наполненный «незагрязнённым озоном», так что от книги веет «апрельской последождевой свежестью, чистотой и здоровьем» (Бондарев и Куваев принадлежат к разным писательским да и жизненным поколениям, но интересно, что возрастная разница между ними – всего-то десять лет; водоразделом стала война). Многие молодые люди именно под влиянием романа пошли в геологию. «Когда я учился в Саратовском государственном университете на филолога, то по счастливому выбору судьбы жить в общежитии мне пришлось с геологами. Пожалуй, это было лучшее время в моей жизни… Очень многие из этих скептических романтиков пришли в профессию благодаря роману Олега Куваева. Они любили этот роман самозабвенно. Собственно, поэтому и я его прочитал. И, прочитав, чуть не пожалел о выборе своего ремесла», – вспоминает Павел Басинский.

В 1984 году критик Игорь Литвиненко ставил «Территорию» в один ряд с «Мужеством» Веры Кетлинской, «Далеко от Москвы» Василия Ажаева, «Братской ГЭС» Евгения Евтушенко… – сопоставления, теперь выглядящие сомнительно. Но были и такие, которые не ржавеют. Так, «Территорию» называли советским «Моби Диком» и новым «Как закалялась сталь». Правда, сам Куваев писал: «Территории» до «Моби Дика» – как «безногому Яшке с рынка до Брумеля[19]». Роман, мол, – «максимум неплохой», но «в целом средний», «написано 20 % того, что задумывалось, и 5 % того, что требуется». Свой успех автор счёл «неожиданным и незаслуженным»: стране был нужен этакий Николай Островский 1970-х – тут Куваев и дал «складное изложение железобетона и квадратных челюстей», что всегда требовалось начальству, а успех среди читателей обусловлен будто бы тем, что «на безрыбье и пескарик – рыба».