Азенкур - Бернард Корнуэлл

Лицо де Гокура исказилось болью. Не ответив на обвинение в измене, он протянул королю тяжелую связку ключей.

— Ключи от Гарфлёра, государь, — объявил он. — Город в вашей власти.

— Ваше неповиновение, — продолжал король, не обращая внимания на жест де Гокура, — шло вразрез с законом человечьим и Божьим.

Кто-то из купцов постарше трясся от страха, у кого-то по щекам текли слезы.

— Однако Господь милостив, — величественно закончил Генрих и наконец принял ключи из протянутой руки де Гокура. — Милостивы будем и мы. Мы сохраним вам жизнь.

Когда над городом взвился флаг с крестом святого Георгия, английское войско разразилось ликующими криками. На следующий день Генрих Английский прошел босиком через весь город до собора Святого Мартина, где вознес Господу благодарение за победу. Однако многие из наблюдавших за смиренным шествием считали, что его триумф не так уж отличается от поражения. Слишком много времени потеряно под стенами Гарфлёра, слишком многих солдат унесла болезнь, слишком мало погожих дней осталось для продолжения военной кампании.

Английское войско вошло в город, полевой лагерь сожгли, катапульты и пушки втащили в Гарфлёр через разрушенные ворота. Люди сэра Джона разместились в домах, харчевнях и хранилищах у стены, огораживающей гавань, Хук нашел место на чердаке харчевни, называемой «Le paon»[26].

— Le paon — это птица с большим хвостом, вот таким, — широко разведя руки, объяснила Мелисанда.

— Не бывает такого хвоста у птиц! — не поверил Хук.

— У le paon бывает!

— Должно быть, птица французская. В Англии таких нет.

Гарфлёр стал английским: с разрушенной колокольни собора Святого Мартина свисал флаг с крестом святого Георгия, к былым страданиям горожан прибавилось еще одно.

Их выслали из Гарфлёра.

Город, как объявил король, будет заселен англичанами — как некогда Кале, — и, чтобы освободить место для новых горожан, все мужчины, женщины и дети должны покинуть Гарфлёр.

Больных увозили на телегах, остальные шли пешком. Унылое шествие вдоль северного берега Сены сопровождали — для защиты горожан от грабежей и насилия — две сотни английских всадников: впереди латники, по бокам лучники.

Среди лучников был и Хук, вновь восседавший на Резвом — вороном мерине, который то и дело выказывал норов, так что Хуку приходилось жестко его обуздывать. Под свежевыстиранным налатником, на котором крест святого Георгия поблек до мутно-розового цвета, на Хуке позвякивала добротная кольчуга, снятая с тела врага, голову покрывал выданный сэром Джоном кольчужный капюшон, а поверх него красовался широкополый шлем — тоже снятый с чьего-то тела. Широкие поля, которые хороши для защиты от верхнего удара мечом, Хук, как и все лучники, обрезал справа, чтобы не мешали натягивать тетиву до конца. На поясе у него висел меч, за плечом болтался зачехленный лук, к задней седельной луке был прикреплен мешок стрел. Справа, за вереницей горожан-беглецов, сужающаяся река поблескивала рябью под солнцем, слева простирались луга, скот с которых уже давно угнали англичане, выезжавшие добывать продовольствие для войска. За лугами поднимались пологие холмы, поросшие густыми, пока еще по-летнему зелеными лесами. Мелисанда осталась в Гарфлёре, зато провожать горожан поехал отец Кристофер верхом на Люцифере, могучем жеребце сэра Джона: командующий боялся, что конь застоится, и отец Кристофер с удовольствием взялся его выгулять.

— Вам не стоило выезжать, святой отец, — заметил Ник.

— Ты заделался штатным лекарем, Хук?

— Вам ведь предписали отдых.

— Отдохнуть успеем и на небесах, — легко отозвался отец Кристофер. По-прежнему бледный, он вновь начал хоть что-то есть, и теперь, окрепнув, почти не снимал рясу священника. — Во время болезни мне кое-что открылось, — добавил он с видимой серьезностью.

— Да? Что же?

— На небесах не будет дерьма, Хук.

— А женщины, святой отец? — засмеялся Ник.

— В изобилии, юный Хук, но одни лишь добродетельные!

— Значит, порочные соберутся у дьявола?

— В том-то и беда, — усмехнулся отец Кристофер. — Правда, я верю, что Господь все как-нибудь устроит к нашему удовольствию. — Священник широко улыбнулся — от радости, что жив, что прогуливается под теплым сентябрьским солнцем вдоль густых зарослей ежевики, растущих по краям дороги.

Вечером того дня, когда изгнанников выставили из Гарфлёра, на руанской дороге показался великолепный олень с новыми рогами. Хук счел это добрым знаком, однако отец Кристофер, взглянув на черные ветви высохшего вяза, указал и на дурную примету:

— Ласточки рано засобирались.

— К холодной зиме, — ответил Ник.

— Лето на исходе, Хук, а с ним и наши надежды. Улетим, как те ласточки.

— Обратно в Англию?

— Обратно к несвершенному, — печально вздохнул священник. — У короля полно долгов, которые нечем выплачивать. Вернись он домой с победой — никто бы о них не вспомнил.

— Мы победили, святой отец. Мы захватили Гарфлёр.

— Стаей волкодавов затравили одного зайца. А там, — кивнул на восток отец Кристофер, — собирается стая куда мощнее.

Кое-кто из той стаи появился уже к полудню. Передняя часть колонны изгнанников остановилась на лугу у реки, задние, подтянувшись, сгрудились вокруг передних, разглядывая препятствие: поперек дороги, ведущей к воротам окруженного стенами города, стояли вражеские всадники под единственным флагом — белым полотнищем с красным двуглавым орлом, выпустившим длинные когти. Французские латники, облаченные, как на битву, в сверкающие доспехи и яркие накидки, были в шлемах с поднятым забралом или вовсе без шлемов — признак того, что драться французы не собирались. Хук навскидку насчитал около сотни врагов. По условиям перемирия они должны были принять изгнанников и переправить их в Руан на баржах, причаленных у северного берега реки.

— Боже! — Отец Кристофер осенил себя крестом, не сводя глаз с орлиного знамени, которое вздымалось и опадало под ветром, гнавшим по реке мелкие волны. — Сам маршал!

— Маршал?

— Жан ле Менгр, мессир Бусико, маршал Франции. — Отец Кристофер перечислил имена и звания медленно, в его голосе звучало восхищение.

— Не слыхал про такого, — пожал плечами Хук.

— Во Франции у власти безумец, правящие герцоги молоды и своевольны, — объяснил священник. — Зато у наших врагов есть маршал, устрашающий и грозный.

Сэр Уильям Портер — боевой побратим сэра Джона Корнуолла, командующий английским отрядом, — с непокрытой головой поскакал приветствовать маршала, тот в ответ пришпорил жеребца ему навстречу. Мощный француз, сидя на высоком коне, возвышался над англичанином, до Хука донеслись обрывки их фраз и смех. Затем, следуя учтивому жесту сэра Уильяма, маршал Франции повернул коня к английским воинам. Не обращая внимания на горожан-французов, он медленно ехал вдоль неровного строя латников и стрелков.