Легкий привкус измены - Валерий Исхаков

- Господи, о чем я? Да неужели же я...

Он стоял перед зеркалом с намыленными щеками, с бритвой в руке и глазами, полными неподдельного ужаса, смотрел на себя в зеркале. Неужели же я опять попался? - спрашивал он у своего отражения, и отражение красноречиво говорило ему: да, попался, в твоем-то возрасте, стыдно, конечно, но ничего не поделаешь - ты попался.

2

Позже, анализируя собственное состояние и пытаясь понять, с чего, собственно, все началось, Алексей Михайлович пришел к выводу, что детонатором, вызвавшим в итоге убийственный (для него) взрыв чувств, был очередной домысел, очередная фантазия, как выражалась Катя, очередное проявление его мнительности или подозрительности - он сам не знал, как это назвать. Он был настоящим рабом своих чувств и в особенности предчувствий - и хуже всего, мучительнее всего было то, что его предчувствия мучили его иногда годами, даже уже после того, как все с ними связанное было далеко в прошлом и перестало иметь для него какое-либо значение.

С Катей тоже было у него предчувствие - и точно в таком же роде. Однажды, когда он был у нее дома - он бывал у нее иногда, но любовью они там больше не занимались, кроме... Но об этом потом. Когда он был у нее дома, он увидел на столе в кухне молочную бутылку с одинокой алой розой. И Катя сама, хотя он ни о чем не спрашивал, рассказала ему, что к ней на улице подошел молодой человек и вдруг ни с того ни с сего вручил ей розу.

- Ты веришь, что ко мне еще может подойти молодой человек и подарить мне цветы? - спросила Катя.

- Конечно, верю, - ответил он. - Ты очень даже неплохо выглядишь и можешь понравится любому мужчине.

Сказал он это вполне искренне, если и польстил - то самую малость, но крохотный червячок подозрения незаметно заполз в душу. Как-то так странно сказала об этом молодом человеке с розой Катя, как-то не так, как сказала бы о человеке, который подошел, подарил розу и ушел своей дорогой. Он к тому времени уже научился немного разбираться в оттенках Катиного голоса, и оттенок, который он расслышал - или ему показалось, что он расслышал, - ему не понравился.

Именно поэтому три или четыре дня спустя, когда Катя сказала ему, что не сможет с ним встретиться, потому что у них в банке какое-то мероприятие - день рождения одной сотрудницы, кажется, он тогда не вник, - Алексей Михайлович неожиданно для себя вечером почувствовал, что не находит себе места. Это было то самое неосознанное предчувствие. Они встречались с Катей раз или два раза в неделю. Все остальное время она проводила вдали от него, без него, и он хоть и интересовался при встрече, где она была, что делала, но никогда даже и не думал проверять ее, ловить ее на мелкой лжи, без которой, как ни крутись, в этой жизни обойтись невозможно. Особенно в отношениях между мужчиной и женщиной. И особенно - когда имеешь дело с таким мнительным и ревнивым мужчиной, как Алексей Михайлович. Говорить такому всю правду о себе не позволила бы себе ни одна женщина.

И вот предчувствие вдруг заработало, Алексей Михайлович сорвался с места и, пользуясь тем, что жена с дочерью в очередной раз ночевали у тещи, поехал к Кате. Оделся он тепло, так что смог выдержать на морозе больше двух часов - но Кати так и не дождался. Около ее дома был исправный телефон-автомат, так что он, приехав, позвонил и убедился, что дома ее нет - и только после этого устроился в темном уголке ее двора и стал ждать. Время от времени он покидал свой пост, прохаживаясь вдоль дома, чтобы согреться, курил, пил коньяк из прихваченной предусмотрительно фляжки - и чувствовал себя как-то странно бодро и весело, словно занимался бог весть каким разумным делом.

Прождав два с лишним часа и не столько замерзнув, сколько устав - все тело, скованное тяжелым полушубком, ломило, - Алексей Михайлович уехал домой, звонить Кате из дому не стал, а утром поднялся по будильнику в семь часов и к восьми был возле ее подъезда. Он знал, что на работу ей к девяти, что добираться ей около сорока минут, и что выходит она всегда не позже пятнадцати минут девятого. Она и вышла - такая же, как всегда, с той же простодушной улыбкой, которой всегда улыбалась, когда не знала, что за ней кто-то наблюдает, и которая сразу же, как только он ее увидел, развеяла все подозрения Алексея Михайловича.

- Что это вы тут делаете, Алексей Михайлович? - сказала Катя, почти в точности повторив памятную ему по их первой встрече фразу.

- Да, вот, понимаешь, - честно признался он, - замучило меня предчувствие. Почему-то показалось, что с тобой что-то вчера случилось. Я и звонил тебе, и даже приходил...

- Не надо было приходить, - спокойно и деловито, как всегда, сказала Катя.

- Знаю, что не надо, но...

Разговаривая, они очень быстро, почти бегом шли в сторону трамвайной остановки. Потом Катя посмотрела на часы, сказала, что опаздывает и что ей придется просто бежать, пусть он позвонит ей на работу, пока-пока, но Алексей Михайлович не мог с ней вот так, на полуслове расстаться, он бежал с ней рядом и пытался на бегу объяснить, что ничего не мог поделать с собой, бывает с ним такое, зайдет в голову дурацкая мысль и не выходит, и мерещится всякое, и жить не хочется, и вообще...

- Ух, какие мы, оказывается, нежные! - насмешливо сказала Катя.

Они уже не бежали, они стояли на перекрестке, когда она это говорила.

- Я запомню это на всю жизнь, - сказал он минутой позже, когда они перешли через дорогу и встали на остановке в ожидании трамвая, - запомню, как ты стояла напротив меня: такая мягкая, теплая спросонья, такая нежная - 51 килограмм любви, 164 сантиметра нежности! - и говорила своим неповторимым голосом: "Ух, какие мы нежные!"

- Какой-какой у меня голос? - спросила Катя.

- Неповторимый, радость моя, - ответил Алексей Михайлович, не кривя душой. - Не похожий ни на какой другой.

- Но все-таки какой? - чуточку капризно настаивала она.

Трамвая все не было, и она поневоле поддерживала разговор, который при других обстоятельствах оборвала бы на полуслове.

- А вот именно такой и есть, - говорил он, - всегда чуточку капризный и всегда немного печальный. Особенно когда по телефону ты произносишь традиционное "Алло?". Твой голос дважды меняет интонацию на протяжении двух коротких слогов, отчего вместо знака вопроса в конце слышится знак восклицательный, вопросительный же не пропадает вовсе, а перемещается в конец первого слога: "Ал?-ло!".

Повторить в точности за Катей невозможно, но когда Алексей Михайлович все-таки попытался - просто для того, чтобы проверить собственное представление и доказать ей и самому себе, что ничего не придумывает, получилось неожиданно похоже, так что Катя даже вздрогнула от неожиданности. Только тембр ее голоса подделать он никогда бы не смог.

- А еще твое "Ал" звучит слегка недовольно, - продолжал Алексей Михайлович, - словно тебе заранее не хочется брать трубку, кто бы там ни был на том конце. Нет на свете такого человека, с которым тебе хотелось бы поговорить, ради которого стоило бы на всякий случай поменять интонацию первого слога. Даже если это, например...