Кадавр. Как тело после смерти служит науке - Мэри Роуч

Они слушают Вииг-Масак на протяжении двадцати минут, а потом начинают задавать вопросы. Первый Хелсинг. «У меня вопрос этического содержания, — говорит он. — Когда в лесу умирает лось и начинает возвращаться обратно в землю, он просто лежит на земле. А вы предлагаете расщепить его на части». Вииг-Масак отвечает, что, когда в лесу умирает лось, его, скорее всего, находят и съедают падальщики. И хотя экскременты того, кто съест этого лося, можно в некотором роде приравнять к компосту из лося, она лично не думает, что семья покойного сочтет такое решение приемлемым.

Хелсинг слегка розовеет. Он хотел сказать совсем не об этом. Он повторяет свой вопрос: «Но вы не думаете о том, что расщепление тел может стать этической проблемой?» Вииг-Масак слышала такие аргументы и раньше. Один инженер в датской компании, связанной с производством ультразвукового оборудования, отказался работать с ней именно по этой причине. Он почувствовал, что было бы «нечестно» использовать ультразвук в качестве ненасильственного метода расщепления тканей. Вииг-Масак не обескуражена. «Послушайте, — говорит она. — Мы знаем, что расщепление тела на фрагменты требует определенных затрат энергии. Но ультразвук, по крайней мере, не выглядит насилием. Вы не видите насилия. Я бы хотела, чтобы семья могла наблюдать за происходящим через стекло. Я бы хотела, чтобы процесс выглядел так, чтобы его можно было показать ребенку и ребенок не заплакал». Обмен взглядами. Один человек беспрерывно щелкает шариковой ручкой.

Вииг-Масак пытается защититься. «Я думаю, если вы поместите в гроб с разлагающимся телом видеокамеру, вы сами будете неприятно поражены увиденным. Это ужасное зрелище».

Кто-то спрашивает, зачем нужна стадия заморозки и высушивания. Вииг-Масак отвечает, что если не удалить воду, частички плоти начнут разлагаться и издавать ужасный запах до того, как вы поместите их в землю. «Но нельзя избавляться от воды, она ведь составляет 70% тела человека», — считает тот, кто задал вопрос. Вииг-Масак пытается объяснить, что вода внутри каждого из нас меняется день ото дня. Она приходит, она уходит, молекулы из воды из вашего тела смешиваются с чьими-то еще. Она указывает на чашку кофе, стоящую перед мужчиной: «Кофе, который вы пьете, был раньше мочой вашего соседа». Можно только поражаться женщине, которая на корпоративной презентации употребляет слово «моча».

Человек, щелкавший ручкой, первым задает вопрос, который, безо всякого сомнения, сидит в голове у каждого из присутствующих. Это вопрос о гробах и обо всей той прибыли компаний, которая исчезнет с введением экологических похорон. Вииг-Масак считает, что высушенные и измельченные останки будут помещаться в миниатюрный биологически разлагаемый гроб из кукурузного крахмала. «Вот это проблема, — соглашается она и улыбается. — Абсолютно все будут мною недовольны. Но я думаю, пришло время взглянуть на вещи по-новому». Как и в случае кремации, для церемонии прощания можно будет взять напрокат стандартный гроб.

Работники крематориев видят ту же проблему. На протяжении многих лет, если верить Стефану Протеро, служащие похоронных бюро говорили клиентам, что развеивать пепел незаконно, хотя на самом деле, за некоторым исключением, это было не так. Семьи вынуждены были покупать урны и ниши в колумбариях или стандартные участки земли на кладбищах, чтобы захоронить туда урны. Однако люди упорствовали в своем стремлении к простой и значительной для них церемонии и продолжали рассеивать прах близких. То же самое касается проката гробов для церемонии прощания и изготовления недорогих картонных «контейнеров» для самой кремации. «Гробы нужны исключительно по той причине, что публика их требует», — сказал мне однажды Кевин Маккейб. Пристальное внимание населения, которое привлекла к себе технология Promessa с момента своего появления, заставило представителей похоронной индустрии задуматься о том, что вскоре люди действительно начнут обращаться с просьбой превратить их в компост. Результаты социологического опроса, опубликованные в одной из шведских газет в прошлом году, показали, что 40% респондентов хотят быть похороненными экологическим способом. Возможно, похоронные агентства Швеции не скоро начнут активно рекламировать экологические похороны, но довольно быстро перестанут отрицать их возможность. Как сказал мне молодой директор одного регионального отделения компании Fonus Петер Горанссон: «Довольно трудно остановить то, что уже покатилось».

Последний вопрос задает человек, сидящий рядом с Ульфом Хелсингом. Его интересует, не планирует ли Вииг-Масак сначала предложить свою технологию для захоронения животных. Она категорически возражает против этой идеи. Если Promessa станет известна как компания, занимающаяся захоронением коров или домашних животных, она уронит свое достоинство в глазах публики. Честно говоря, трудно применить слово «достоинство» к процессу компостирования людей. По крайней мере, в Соединенных Штатах. Не так давно я обратилась в Конференцию католических епископов США с вопросом об их точке зрения по поводу замораживания-высушивания и компостирования тел в качестве альтернативы захоронению. Мне ответил монсеньор Джон Стринковски. Он считал, что компостирование и удобрение земли мало чем отличается от похорон монахов-траппистов прямо в саване или от санкционированного церковью захоронения в море, когда тело служит едой для рыб. Однако идея компостирования кажется лично ему неуважительной по отношению к человеку. Я спросила почему. «Когда я был ребенком, — ответил он, — у нас была яма, в которую мы сбрасывали яблочную кожуру и всякое такое и потом использовали как удобрение. Это просто мои личные ассоциации».

Я спросила монсеньора Стринковски о расщеплении тканей. Он без колебаний ответил, что для церкви неприемлема «мысль о том, что человеческие останки утекают в канализацию». Он сказал, что католическая церковь всегда считала, что хоронить человека следует достойным образом, вне зависимости от того, хороним ли мы тело или только пепел. (Рассеивание пепла по-прежнему считается грехом.) Когда я объяснила, что компания планирует ввести в систему дегидратор, чтобы превратить жидкие останки в сухой порошок, который затем можно закопать, как пепел, на другом конце линии возникло некоторое замешательство. Наконец последовал ответ: «Я думаю, это возможно». По голосу было слышно, что монсеньор Стринковски с нетерпением ждет окончания разговора.

Граница между уничтожением твердых отходов и похоронным ритуалом поддерживается очень строго. Это одна из причин, почему Агентство по охране окружающей среды США не регулирует работу крематориев. Чтобы оно смогло регулировать их работу, на крематории должна распространяться статья 129 Закона о чистоте воздуха, касающаяся «Сжигания твердых отходов». И это означает, как объяснил мне Фред Портер из отдела стандартов Агентства по охране окружающей среды в Вашингтоне, что то, «что мы сжигаем в крематориях, является твердыми отходами». Агентство по охране окружающей среды США не хочет услышать обвинений в том, что оно называет останки дорогих для кого-то людей «твердыми отходами».

Вииг-Масак может преуспеть со своей концепцией компостирования, поскольку понимает, насколько в сознании семьи важно достойное отношение к телам, которые никак нельзя рассматривать в качестве отходов. Конечно, в некоторой степени все «достоинство» определяется упаковкой. Как мы понимаем, ни разложение, ни сжигание, ни препарирование, ни расщепление тканей, ни компостирование нельзя назвать достойным уходом. Все эти процессы довольно неприятны. Чтобы сделать их приемлемыми, следует придумать для них правильные названия: захоронение, кремация, анатомическое пожертвование, «восстановление водой», экологические похороны. Мне раньше казалось, что традиционный способ захоронения моряков выглядит неплохо. Я представляла себе солнце над океаном, бесконечную синеву. Но однажды я беседовала с Филиппом Бэкманом, и он сказал, что один из самых чистых, быстрых и экологически безвредных способов ликвидации тела состоит в том, чтобы опустить его в море у берега, где живут крабы, которые любят человеческое мясо не меньше, чем люди любят крабовое. «Они сделают дело всего за пару дней, — сказал он. — Все чисто, и все вернулось в природу». Мое восторженное отношение к похоронам в море, не говоря уже о крабовом мясе, внезапно и окончательно пропало.