Золото Роммеля - Богдан Сушинский

Дорогой костюм и строгий деловой галстук этого рослого, с обвисающими плечами германца слишком плохо гармонировали с глубоким шрамом, рассекавшим его левую щеку от мочки уха до уголка рта, чтобы затем, двумя багровыми жалами, расползтись до края широкого подбородка и в сторону шеи. Впрочем, и так всем было ясно, что все это гражданское одеяние – лишь маскарад, из-под которого явственно просматривается мундир офицера СС.

– В том, что наши «лягушатники» все меньше доверяют некогда беспредельно преданным солдатам своего хваленого «Иностранного легиона»[40], я могла убедиться лично, во время недавней поездки в Париж, – еще пребывая на верхних ступеньках трапа, вмешалась в их неспешный диалог спутница Скорцени, Лилия Фройнштаг.

– И ради этого наблюдения стоило омрачать себе долгожданную поездку в Париж?! – артистично развел руками обер-диверсант рейха, уже в который раз восхищаясь фигурой этой красивой женщины и ее военно-полевым одеянием.

– Причем странно: даже людям из французской разведки не верится, что именно они, их прославленные «иностранные легионеры», способны составить ударный костяк африканских штурмовых рот путчистов. И что алжирский путч станет началом возрождения рейха, только теперь уже на берегах черного континента. Но ведь станет же – к этой мысли вы хотите подвести нас, а, синьор Лерно?[41]

– Пока что к этой сакраментальной мысли пытаетесь подвести всех присутствующих здесь вы, оберштурмфюрер Фройнштаг.

Июнь 1960 года. Остров Корсика. Лунная бухта

После небольшого отрезка дороги, проложенной когда-то по руслу почти исчезнувшей речушки, гладь бухты открывалась в конце узкого скального пролома, словно лазурный свет в конце поросшего мхами, травой и мелким кустарником «тоннеля».

Этой горной, «ослиной», как именовали ее в старину горцы, тропой современные обитатели городка пользовались редко, предпочитая вполне сносное по состоянию своему шоссе, проложенное вдоль побережья. Зато «тропа» подползала к «Рыбачьему приюту» из-за большого каменного лабаза, склада рыбачьих снастей и шлюпочной мастерской, так что появление в бухте владельца паломнического поместья и Денхофа, которые оставили машину у скальных столбов, оказалось для полицейских полной неожиданностью.

– Как это предусмотрительно с вашей стороны, мсье фон Шварц, что вы сами прибыли на место трагедии, – тут же поспешил им на встречу капитан Фравенже. – В противном случае я вынужден был бы снова трястись к вам по этой Богом проклятой «ослиной тропе».

– На самом деле эту дорогу проложили римские легионеры, – объяснил Денхоф, – галеры которых стояли в Лунной бухте, рядом с лагерем Первого корсиканского легиона; а северный пост римлян базировался на берегу Бухты Безмолвия, между рыбачьи поселением, храмом и маяком.

– Не сбивайте меня своими историческими экскурсами с мысли, Денхоф, нашли время. Что вы молчите, мсье Шварц?

– «Барон фон Шварц», – вежливо уточнил владелец, – и желательно без «мсье».

Накрытые простынями тела убиенных лежали на песчаной лужайке, у россыпи гранитных валунов, однако от баварца не скрылось, что на некоторых из валунов отчетливо просматривались большие бурые пятна, с извилистыми струйками, которые могли быть оставлены только запекшейся кровью.

– Вот я и спрашиваю вас, барон фон Шварц, не наталкивает ли вас это зрелище на какие-то трезвые размышления?

– Самое трезвое из них заключается в том, что не мешало бы выпить чего-нибудь умопомрачительного, причем прямо здесь и сейчас.

– Согласен, выпить не мешало бы, однако разговор все равно должен вестись на светлую голову.

– Я прибыл сюда, чтобы знать, что здесь вторую ночь подряд происходит, – кивнул он в сторону чернеющего на мелководье остова сожженной яхты. – Причем на море и на побережье.

– А почему это событие заинтересовало вас настолько, что вы решили несколько километров гнать машину по «ослиной» тропе?

– Потому, – решительно приблизился фон Шварц к офицеру полиции, – что завтра эта же шайка нагрянет в Бухту Безмолвия, чтобы сжечь мой сейнер и превратить в пепелище мое поместье. Считаете, что этого недостаточно, чтобы я имел право знать, что здесь происходит, чего ждать и способна ли местная полиция, заместителем начальника которой вы являетесь, навести на этом клочке суши хоть какой-то, хотя бы призрачный порядок.

И, не дождавшись ни ответа начальника городской полиции, ни хотя бы какой-то «внятной» реакции, столь же решительно повернулся к нему спиной и зашагал в сторону несуразного строения «Рыбачьего приюта», по какой-то прихоти террористов, все еще не сожженного. Нападавшие словно бы оставляли этот из дикого камня сварганенный барак в качестве смертельной ловушки для следующей партии кладоискателей. Впрочем, пройти в средину барака полицейские ему не позволили. И не потому, что фон Шварц мог затоптать следы. Полицейский-кинолог, уже в который раз пытавшийся взять посыпанный «табачной трухой», излюбленным средством контрабандистов, след, устало, но без какой-либо раздраженности, с пастырскими нотками в голосе, предупредил его:

– А вот входить туда незачем. Зрелище не для прохожих. Сама мертвецкая атмосфера этого здания «непокаянно вопиет душами убиенных».

– По-моему, точно так же «непокаянно вопиет» весь этот дьяволом и пиратами благословенный остров, – угрюмо предположил давно соскучившийся по своим безмятежным Альпам баварец.

Тем временем судмедэксперт, выходец из семьи швейцарских французов, завершил осмотр последнего тела и, разрешив санитарам грузить тела в машины «скорой помощи», отошел к стоявшей чуть в сторонке группе медиков, следователей и представителей городских властей. Однако, заметив появление начальника охраны «Пристанища паломника», с которым давно был знаком, тут же заторопился к нему.

– Как фронтового офицера я попросил бы вас взглянуть на тело полицейского, вон оно, чуть в сторонке. У всех остальных перерезано горло; то есть их убивали в «Рыбачьем приюте» сонными, как опьяненных опиумом «жертвенных язычников, посланников к богам». Он же был убит снаружи, на берегу, у этих валунов, а главное, ударом кинжала в грудь. Так вот, мне кажется, что нападающий наносил свой удар сзади. Об этом могут свидетельствовать сила и «рисунок» раны.

– Если вы, господин Вердан, считаете, что это имеет какое-то значение, – пессимистически передернул плечами штурмбаннфюрер, – как именно наносили удар: спереди или сзади…

– Я достаточно долго проработал в своей распроклятой должности, чтобы иметь право изречь: «Расследование любого убийства зиждется на трех постулатах – безрассудстве убийцы, рассудительности судмедэксперта и профессионально доказанной вменяемости следователя».