На златом престоле - Олег Яковлев

— Старался для тебя. Бояр многих сговорил. Дак, может, ты бы...

Ярослав рассмеялся в ответ.

— Не думай, не забуду тебя, Семьюнко. Как воротимся в Галич, десять гривен серебра из моих рук получишь.

Семьюнко засветился от удовольствия, словно медный ромейский обол на солнце.

...Утром Мстислав провёл гостя на гульбище, где ждала их княгиня Агнесса, окружённая сонмом маленьких княжичей.

— Вот, княже, сыны мои. Старшой, Роман, — указал Мстислав на черноволосого мальца лег четырёх, одетого в зелёный кафтанчик, перетянутый пояском с золотой нитью. — Второй — Святослав. А молодший — Ярополк.

Крохотный Ярополк, завёрнутый в пелёнки, шевелился на руках у матери. Широко раскрытыми глазками, прозрачными, с синевой, какие бывают у маленьких детей, смотрел он на окруживших его бородатых людей. В эти мгновения, конечно, Ярослав не знал, не догадывался, сколь много неприятностей доставит ему этот сейчас грудной Мстиславов отпрыск.

Княгиня Агнесса Болеславна, красивая чернобровая молодица, рослая и дородная, с живыми чёрными глазами и крупным носом с горбинкой, добродушно предложила Ярославу отобедать у неё в покоях. Она спрашивала об Ольге, о детях, Ярослав отвечал односложно и всё хвалил молодую княгиню за её красоту и ум, вспоминал, как она, совсем юная, самолично управляла стольным Киевом по поручению дяди Ростислава. В словах Ярослава была не лесть, а истинное восхищение, Агнесса это поняла и ответила ему приятной светлой улыбкой. В Мстиславовой княгине Ярослав обрёл друга, и это тоже в будущем окажется немаловажным.

В Галич он возвращался полный надежд. А прозвище «Осмомысл» опережало князя, летело, передавалось из уст в уста. И он радовался, искренне, без всяких задних мыслей, он чувствовал, понимал, знал, что разумная мирная политика его начинает приносить плоды. Меж западными русскими князьями учинён был крепкий союз на долгие лета.

Пока шли в Зимино трудные переговоры, Избигнев находился около Ярослава. Он провожал во Владимир Семьюнку, напутствовал, советовал, как вести себя с волынскими боярами, благо опыт посольских дел кое-какой да имел.

— Постарайся, друже, повстречаться с кем ни то из ближних мужей Мстиславовых. У княгини Риксы совета испроси. Умная она жёнка, Рикса, — наставлял товарища Избигнев. — Не все такие, как Дорогил. Есть бояре и дружинники разумные. Князь Мстислав, думаю, против воли ближников своих не пойдёт. Они — его опора. Ну, с Богом.

Они простились. Семьюнко выехал из ворот вместе с возком Риксы. Избигнев, приложив к челу ладонь, смотрел, как клубится вослед вершникам густая дорожная пыль.

Он вернулся в хоромы, стал неторопливо подниматься по ступеням крыльца в сени, когда вдруг услышал странное дивное пение. Тонкий женский голосок, звонкий и нежный, старательно выводил незнакомый напев. Избигнев прислушался. Не латынь, не греческий. Неведомо, на каком языке пела женщина.

Он заглянул наверх, осторожно просунул голову в дверь покоя, откуда доносились столь чарующие взволновавшие душу звуки. Взору его предстала юная девица в белом суконном платье, с украшенным самоцветами серебряным венцом в белокурых непокрытых платом волосах. Тонкий стан, перетянутый шёлковым пояском, белоснежная кожа лица, высокое чело, короткий немножко вздёрнутый носик, маленькие руки с тонкими перстами, уста алые, как ягодки рябины, — застыл восхищённый Ивачич на пороге. Смотрел зачарованно, слушал, забыв обо всём — о делах, о грядущих нелёгких переговорах, о том даже, что не следовало вот так стоять здесь недвижимо в дверях.

Девица, заметив его, вскрикнула и оборвала пение. Изумлённо уставились на Избигнева светлые серые глаза.

— Ты кто? Что здесь делаешь? — спросила она.

Говорила девушка по-русски с сильным акцентом, растягивая гласные.

Избигнев молча поклонился ей в пояс, приложив руку к груди.

— Кто еси? — потребовала ответа девица.

— Из Галича я, — вымолвил, наконец, восхищённый Избигнев. — Извини, услыхал твой голос, не удержался. Я... я уйду. Не смею мешать тебе.

— Нет. Не уходи, — решительно замотала головой девушка.

«Сирена она, что ли? Вот так заворожит, собьёт с толку, и сойду я с ума, — подумал Избигнев, вспомнив старинный греческий миф. — Да нет же! Экая глупость в голову лезет! Дева, как дева. Хороша собой. Какая там сирена!»

Он усмехнулся собственным нелепым мыслям.

Девушка удивлённо вскинула тонкие брови:

— Что, смешно?

— Нет, нет. Это я... разное думаю... Ты... ты, красна девица... Прости, обидеть тебя не хотел. А токмо... слов не нахожу... Не умею...

Щёки Избигнева покрыл густой румянец смущения.

— Как тебя звать-величать, добр молодец? — улыбаясь, спросила девица.

— Избигнев аз, Ивачич.

— А я — Ингреда, — как-то просто, по-будничному отозвалась девушка.

— Ты, верно, приехала сюда из земли свеев? Вместе с княгиней Риксой?

— Да, так. Но я — датчанка. Мои родители были бондами. У вас таких людей называют житьими, или... — она пощёлкала пальцами, вспоминая название. — Своеземцами, — с трудом выговорила, растягивая по слогам. — Они погибли во время войны. Королева Рикса взяла меня на воспитание. А потом мы перебрались во Владимир.

Видя, что Избигнев переминается с ноги на ногу и выглядит весьма стеснённым, она весело рассмеялась и спросила:

— Ты тоже из сво-е-зем?..

— Нет. Мой отец был воеводой, боярином. По-вашему, выходит, лендрман или что-то вроде того.

— Я заметила тебя. Сразу, как только вы приехали. Увидела сверху, из терема. Сначала мы испугались. Но потом... Твой князь... Он нас немного успокоил. Сказал, что прибыл с миром. Это правда? Ведь так? — В глазах Ингреды светилось недоверие, она требовала от Избигнева ответа, прямого и твёрдого. — У нас в Дании тоже часто говорят такие слова. А потом нарушают мир и коварно нападают со спины. Князь Ярицлейв...

— Он не держит за спиной ножа. Наоборот, хочет заключить союз с вашей королевой Риксой и её сынами. О том сговариваемся. Вот и Семьюнко во Владимир отъехал...

— Семьюнко — это тот рыжий? Говорят, он очень хитрый и скользкий человек. А мне он показался смешным и безобидным, — Ингреда снова заулыбалась, как-то очень трогательно кривя свой большой некрасивый рот.

— По крайней мере, он предан князю Ярославу. Службу правит верно. Толковый отрок.

Ингреда не ответила. Они оба враз умолкли, потупили очи, не зная, как быть и о чём теперь говорить. Избигнев чувствовал одно: что-то вспыхнуло, загорелось у него в душе при виде этой белокурой датчанки, что-то такое, чего и словами не объяснить. Он едва не бегом бросился обратно в сени, спустился с крыльца во двор и нарвал в саду букет цветов. После он, воровато озираясь, словно нашкодивший мальчишка, воротился на верхнее жило и с поклоном вручил цветы изумлённой девушке.