"Тигр" охотится ночью - Виктория Дьякова

Прощальный поцелуй.

Билл открыл кабину, Маренн спрыгнула сперва на крыло, потом на землю. Отъехав на приличное расстояние, притормозила и оглянулась. Разогнавшись по полосе, «фантом» стрелой взмыл в небо. Она откинулась на спинку сиденья, тело все еще горело от его ласк. Она не хотела этой близости, но не смогла отказаться. Опять не смогла. И уже не сможет, наверное.

Маренн опустила зеркало, взглянула на себя. «Стыдно, Мари, стыдно! Ты отняла жениха у двадцатилетней девушки, которая теперь плачет, наверное, день и ночь. И еще неизвестно, сможет ли вообще когда-нибудь оправиться от столь сильного психологического шока. Почему ты согласилась? Почему, сказав двадцать раз нет, в двадцать первый промолчала? Стыдно, Мари. Стыдно».

Она подняла зеркало. Взглянула на часы. Повернула ключ зажигания.

Джилл сидела у нее в кабинете.

– А что, праздник уже закончился? – спросила Маренн, стараясь за ноткой удивления в голосе скрыть смущение.

– Генерала вызвали на какое-то совещание, и он приказал всем разойтись.

– Ах, значит, война все-таки продолжается. И даже в разведке с контрразведкой. – Маренн подошла к столу, бросила взгляд на фотографию Билла, смутилась еще больше. Усилием воли совладав с чувствами, повернулась к дочери. – И как прошел праздник? У тебя грустный вид. Тебе там не понравилось?

– Вообще-то было весело, мама, – Джилл забралась с ногами на диван, – просто какие-то придурки постоянно кололись в туалете героином.

– О чем я тебя и предупреждала. – Маренн вздохнула. – К сожалению, наркотики здесь – повальная беда. Несмотря даже на принятые в стране строжайшие меры по их искоренению. Когда я приехала сюда в первый раз, вообще был полный мрак. Я просто в ужас пришла! В Германии о подобном и помыслить было невозможно! А тут даже санитары в госпиталях – почти сплошь наркоманы. Отовсюду только и слышалось: морфий, героин, марихуана… Солдаты умирали уже не столько от ран, сколько от передоза. Либо от банальной простуды, поскольку из-за пристрастия к наркотикам их организм уже не мог сопротивляться инфекции. Санитары кололи солдат, а те – их. И так по кругу. Не выдержав, я обратилась к командованию с просьбой предоставить мне более широкие полномочия. Отказа, к счастью, не последовало, и теперь во всех подконтрольных мне госпиталях с наркоманией покончено. Наркотики находятся под жесточайшим моим контролем, новых санитаров я тоже набирала лично и очень серьезно проверяла каждого. Правда, в основном вызвала сюда своих – из Франции и из Чикаго. Тех, в ком была уверена на сто процентов. Но если в отдельных госпиталях ситуацию мне удалось преломить кардинально, то в войсках, к сожалению, употребление этой дури по-прежнему процветает. А здесь у меня нет таких широких прав, какие предоставлял мне для наведения масштабного порядка рейхсфюрер. Это Америка, а не рейх, Джилл. Увы. Тут, например, солдаты запросто сбегают из армии, потому что им, видите ли, надоело служить, и слоняются потом по Сайгону, а их никто даже не ищет. На мой взгляд, дисциплина у американцев очень слабая. Но они считают ее нормальной. Вот и приходится почти ежедневно сталкиваться с ломками у солдат и другими подобного рода проблемами. Потому я так часто и призываю тебя к осмотрительности. Хотя, если честно, мне было бы гораздо спокойнее, если бы ты вернулась в Париж.

– Не переживай за меня, мама, я все понимаю. Объясни мне лучше другое… – Джилл подошла к столу, машинально взглянула на фотографию Билла, повернулась к матери. – Как ты думаешь, мама, а за что, за какие идеалы или интересы Америка сражается здесь, во Вьетнаме?

– Странный вопрос. Не ты ли совсем недавно в этом же кабинете проповедовала, причем весьма патетически, массовый «крестовый поход» против коммунизма? Или к сегодняшнему дню в твоих взглядах что-то изменилось?

– Не то чтобы изменилось, мама, – задумчиво проговорила Джилл, – просто я впервые увидела вьетнамцев вблизи. И мне вдруг стало ясно, за что́ именно воюют здесь американцы. Хотя не думаю, что они сами осознают это до конца.

– Джилл, да что с тобой стряслось? Я не узнаю тебя! Раньше тебе подобные мысли и в голову не приходили! Не припомню, чтобы ты спрашивала фюрера, с какой целью он начал войну…

– Во-первых, я с ним не так уж часто и общалась, мама, чтобы о чем-то спрашивать, – улыбнулась Джилл, – как-то все больше с Вальтером. А во-вторых, в ту войну я была совсем еще несмышленой девочкой. И потому полной дурочкой.

– Последнего я в тебе не замечала. – Маренн погладила подсевшую к ней дочь по волосам. – И Ральф, думаю, тоже.

– Я говорю серьезно, мама. Тогда я даже не задумывалась над тем, что происходит в мире. Просто делала свою работу, и война меня как бы не касалась. До тех пор, правда, пока не погиб Штефан, пока не погибли Ральф и фрау Ирма. Пока большевики не сровняли с землей мой дом, мой любимый город, пока и вовсе не поделили его на части. После всего этого я начала задумываться о том, что такое война, но спросить о причинах ее возникновения было уже не у кого: после падения Берлина фюрер, как ты знаешь, свел счеты с жизнью.

– И к какому же выводу ты пришла здесь, дорогая? Выпьем кофе? – Маренн наконец прониклась серьезностью настроя дочери и, выйдя из-за стола, сама направилась к кофеварке. – За что же воюют американцы во Вьетнаме? Допускаю, что ты и впрямь поняла больше, чем они сами.

– Думаю, так оно и есть, мама. Ведь их же не было в Берлине в апреле сорок пятого. Даже теперешних генералов, которые в конце той войны были, наверное, лейтенантами или, от силы, майорами. Они пришли в Берлин, когда самое страшное там уже закончилось. Они пришли к разорванному на куски трупу и не видели, как его на эти куски рвали. И вот сейчас мне кажется, мама, что эта война – продолжение той, которая тогда так и не закончилась. Ее лишь приостановили на время, а теперь она разразилась с новой силой.

– Пожалуй, зерно истины в твоих рассуждениях присутствует, – одобрительно кивнула Маренн. – Продолжай, Джилл, я слушаю тебя с большим интересом.

– Но это война не с большевизмом или коммунизмом. И не за раздел сфер влияния. Война идет за будущее белой расы, мама! Соединенные Штаты – единственная уцелевшая после той войны мощная держава представителей белой расы! Да и как иначе? Германия разгромлена, Франция унижена, Англия изолирована, об Италии вообще лучше не вспоминать… Потомки Чингисхана, придя с востока, подмяли под себя половину Европы, мама! Вот и осталось уповать только на Штаты, связывать с ними надежды на лучшее будущее. Но американцы уже надрываются здесь, я успела это и понять, и почувствовать. Им очень трудно, мама. Потому что у себя за спиной они видят сплошное предательство. В виде насаждаемых коммунистами многолюдных демонстраций, протестов в прессе, бесконечных баталий в ООН… Политики вкупе с журналистами сами рубят сук, на котором сидят! Кто, если не они, распространяют здесь наркотики и губят молодых американских солдат еще до того, как те успевают попасть под прицел ВК? Это они – пресловутая Пятая колонна и разные преступные кланы, в том числе политические, – везут сюда всякое дерьмо, причем из той же самой Америки. Мы сами уничтожаем себя, мама!