Книжный на левом берегу Сены - Керри Мейер

class="a">[134]. Потом она наблюдала, как Адриенна кивала, ошеломленно открывала рот и все больше округляла глаза. Хотя она произносила положенные bon и merci, Сильвия могла поклясться, что ничего хорошего ей не сообщают, и к моменту, когда она повесила трубку, Сильвия превратилась в один сплошной комок нервов и курила уже вторую сигарету.

— Сhérie, — мягко произнесла Адриенна. — Твоя мама умерла. В отеле. Она оставила длинное письмо.

— Умерла? С письмом?

Хотя теперь звучали простые и понятные ей слова, Сильвия никак не могла постичь их смысла.

Пока до нее не дошло.

Письмо. Длинное письмо.

— Как она это сделала? — прошептала Сильвия, и в ее голове непрошенно вспыхнула жуткая картина, как ее мать висит в петле из простыни.

— Таблетки.

Прижав руку к груди, Сильвия стала хватать ртом воздух — то ли пытаясь продышаться, то ли сухо всхлипывая.

Адриенна подвела ее к ближайшему стулу и бережно усадила. Были ли они на кухне? В спальне? Сильвия не понимала, и позже никаких воспоминаний об этом у нее не сохранилось. Как не сохранилась в ее памяти сколько-нибудь связная картина следующих часов, остались лишь обрывки подернутых черной пеленой впечатлений: они с Адриенной едут в отель; ее мать лежит застывшая на постели, на простынях и подушках рвота; Сильвия отталкивает протянутую кем-то чашку чая, пока утрясает формальности, вызывает коронера, чтобы составил заключение о смерти, и гробовщика, чтобы забрал тело. А на дворе стоит поздний июнь, теплый, солнечный. Сезон свадеб.

Те жуткие часы она будет вспоминать еще много недель — и лет. Просыпаясь среди ночи, дрожа на скомканных, влажных от пота простынях, липших к ее телу, она будет вспоминать тех мальчишек в Сербии, которые в панике прятались в мусорные баки, напуганные каким-нибудь невинным громким звуком. Будет вспоминать Мишеля, о тяжелых бессонных ночах которого отказывалась говорить Жюли. А теперь у нее самой была рана, слишком глубокая, чтобы ее зарастить, такая глубокая, что затронула ее кости, артерии, вены.

Фунт плоти, на который она, сама того не желая, обменяла свою жизнь.

Я так виновата перед тобой, так виновата, мама.

Если бы только я была внимательнее.

Если бы я только прислушалась к предостережениям Киприан.

Если бы я только проводила с тобой больше времени.

Если бы я только отнеслась к тебе с большим пониманием. С большей нежностью.

Если бы у меня только было больше времени.

Сильвия всерьез подумывала скрыть правду от отца и сестер. Самоубийство было глубоко личным решением ее матери, и свое письмо она адресовала только Сильвии, больше никому.

— И ведь мама сделала это здесь, в Париже, — сказала она Адриенне ранним утром следующего дня. Она уже чувствовала подступающую мигрень, тяжесть уже сковала затылок, грозя через несколько часов превратиться в безжалостно давящий кулак, но, несмотря на риск того, что ее вот-вот стошнит, она продолжала глоток за глотком пить кофе и курить. — Она ведь могла покончить с собой в Калифорнии. Наверное, не хотела, чтобы кто-нибудь еще знал.

— В некотором смысле это комплимент, — заметила Адриенна.

— И проклятие.

— Всякая трагедия несет в себе дар.

Сюзанна. Были времена, когда и дня не проходило без того, чтобы Сильвия не думала о потерянной Адриенной первой любви. Но потом… она уже и не помнила, когда в последний раз вспоминала Сюзанну, и на тебе, та снова преследует их.

— Ты часто думаешь о ней?

— Уже меньше. И сейчас уже безо всяких сожалений.

Кулак теперь вовсю вдавливался в череп, к глазам подступила новая волна слез, но в голове Сильвии вдруг всплыл неизбывный вопрос, который она годами носила в себе, и он сорвался с ее губ, прежде чем она успела остановить его.

— Почему Сюзанна все-таки вышла замуж?

Светло-голубые глаза Адриенны потемнели от давней печали.

— Ее родители считали, что деньги его семьи обеспечат лечение, в котором она нуждалась.

— И значит, ей пришлось прожить последние месяцы в браке по расчету? — Что за унижение!

— Во всяком случае, он был добр к ней. Он любил ее многие годы. И сам чуть не умер от горя, что так быстро ее потерял.

— И все его деньги ничем ей не смогли помочь?

— Ничего уже нельзя было сделать. Слишком долго она тянула, не желала и слышать о замужестве. — Адриенна говорила с трудом, и Сильвия поняла, что подруга пытается сглотнуть тяжелый ком давней вины. — Я должна была еще много лет назад убедить ее выйти за него. Но думала только о себе, эгоистка.

— Ты самая неэгоистичная душа на всем свете, — сказала Сильвия.

— Нет, chérie, не я, ты.

Сильвия горько рассмеялась.

— Тогда почему моя мать покончила с собой?

— Ты все равно не смогла бы остановить ее.

Откуда тебе знать?

— Вот и Сюзанна любила тебя так сильно, что все равно не послушалась бы тебя и не стала бы раньше выходить замуж, как бы ты ее ни уговаривала, — предположила Сильвия, потому что более правдивого объяснения придумать не смогла.

— Я и сама повторяю себе то же.

Еще до открытия лавки Сильвия отправила телеграмму в Калифорнию отцу и сестрам:

МАМА СЕГОДНЯ УМЕРЛА СКОРБЛЮ ВСЕМ СЕРДЦЕМ ПОДРОБНОСТИ ПИСЬМОМ С ЛЮБОВЬЮ СИЛЬВИЯ

Вечером того пустого тоскливого дня Сильвия дома села за письменный стол и попыталась объяснить родным, как все случилось. «Мама приняла слишком много таблеток», — написала Сильвия и привела строчки из предсмертного письма, в которых та выказывала желание упокоиться на кладбище Пер-Лашез рядом с Оскаром Уайльдом, Фредериком Шопеном и Оноре де Бальзаком. Еще она пространно жаловалась, что чувствует себя слишком измученной, потерянной и подавленной, но никого, кроме себя, в том не винит — ничего из этого Сильвия ни словом, ни намеком не упомянула. На днях Элинор снова поймали на магазинном воровстве. «Я сгораю от стыда, — писала она. — Моя любовь к мирской красоте — мое грехопадение, и я очень благодарна тебе, что ты утаила от отца тот последний случай, потому что, боюсь, он никогда бы не простил мне — не столько сам мой проступок, сколько толкнувшие меня на него причины, и они приводят меня в полное отчаяние». В конце Сильвия добавила, что последние строчки прощальной записки Элинор были о том, как сильно та тоскует по семье.

Дописав прискорбно далекое от истины письмо, Сильвия проскользнула в густую темноту спальни и обвила руками Адриенну, а та всю ночь крепко обнимала ее.

Глава 22

Четвертое июля наступило через две недели после смерти матери и выпало на понедельник. Невзирая ни на что, праздник отметили в предшествующие