США. PRO ET CONTRA. Глазами русских американцев - Владимир Соловьев

Что Олег и сделал, но не к другому врачу, а к Марине в тот же день, когда она пришла к нему.

— Это называется золотой стандарт. Высокомощный лазер вылущивает аденоматозные узлы, а эндоморцеллятор их удаляет. Рутинная процедура, но, может, тебе лучше сделать ее у другого уролога. На всякий случай. Мы с тобой у Саймона на подозрении, — сказала Марина. — Только не подумай чего. Саймон не такой. Это для твоего спокойствия.

Легко сказать — спокойствие! В этот раз Олегу было не до секса, и Марина ушла от него не солоно еб*вши. Погуглил на предмет аденомы, но окончательно увяз в терминах. Нет, никакого другого врача — страх опускал его, как мужчину.

Операция-процедура в манхэттенской больнице прошла под общим наркозом, Олег ничего не помнил, зато намучился с катетером, который по идее должны были снять на следующий день, но следующий день была суббота, ждать до понедельника, когда откроется офис на 108-й. Ночью у него была сильная эрекция, но не на Марину, а на жену, катетер сместился, пошла кровь. В воскресенье, когда Саймон читал свою проповедь, прибыла скорая помощь под видом Марины, которая ловко сняла это приспособление для оттока мочи, все продезинфицировала, смазала гидрокортизоном, всадила в задницу укол от сепсиса, дала какие-то таблетки, Олег хотел ее отблагодарить на свой лад, но Марина сказала, что преждевременно, а на следующий день переехала к нему — Саймон улетел ревизовать свою машинную коллекцию. Было им очень хорошо во всех отношениях, и Олег даже прикинул, не развестись ли ему с татарочкой, на которую у него почему-то встал после операции, и жениться на Марине, которая конечно же бросит своего постылого мужа, однако делиться этой мыслью с Мариной почему-то не стал. Где-то вдали, через океан, маячил Саймон, вызывая у Олега чувство стыда и одновременно возбуждая. Он должен был вернуться только через две недели, но на шестой день их райского, до пресыщения, существования среди ночи — разница во времени — у Марины раздался звонок. Говорила она по-итальянски, а потому Олег повернулся к стене и заснул. А когда проснулся, никого в доме не было, а в кухне на столе записка, что Саймон погиб на Сицилии в автокатастрофе. Дела! Теперь оставалось только развестись с татарочкой.

Марина исчезла. Не звонила, не отвечала на звонки. Олег не выдержал и набрал номер офиса, нарвался на рыжую, которая тут же стала точить с ним лясы ни о чем, намекая, однако, на прежние отношения и что не прочь их возобновить. «А Марины нет рядом?» — прервал ее болтовню Олег. «Марина в Италии. На похоронах». — «Доктора похоронят в Италии?» — «На Сицилии. По его завещанию». — «А когда Марина вернется?» — «Откуда мне знать? У нее много здесь бумажных дел. А сюда она больше не вернется. Офис закрывается. Ищи себе другого уролога. Заходи — я тебе отдам твою историю болезни». — «Не к спеху». — «Ну, как знаешь», — и повесила трубку. Вместо рыжей он прибегнул к услугам своей бывшей (бывшей?) жены, которая как раз простаивала, было им привычно и хорошо, как до его сомнений и ее измен, и она как бы между прочим шепнула в разгар страсти, что свое отгуляла и очень по нему скучает: «С тобой лучше всех». Это было похоже на тот анекдот про хорошую-плохую новость, когда жена говорит мужу, что у него самый большой х*й из всех его друзей, но Олег промолчал, потому как кайф словил и был благодарен своей бывшей и сущей жене. Потом она, бесстыдствуя, при настежь открытых окнах, голой прохаживалась по его холостяцкой теперь квартире, в которой они прожили вместе ни много ни мало как шесть лет. Обычная ее с ним игра, наперед зная, чем она кончится. Да, никакая виагра ему не нужна. Пока что. Жена осталась у него на ночь, но наутро, когда Олег еще спал, деликатно смоталась. И чего он так взбесился из-за ее измены? Ну, измен, без разницы. Одна была определенно, он знал это точно, а другие, может, и воображаемые — воображение у него без тормозов. Или воображение без тормозов соответствует безтормозному реалу? Свальный грех или разнузданное воображение? Пусть даже измены не воображаемые, какой смысл отказываться от любимой женщины, если она не в твоем единоличном владении и не одному тебе доставляет неизъяснимы наслажденья? Надо уметь делиться с другими. А теперь, может, и в самом деле угомонилась.

Марина объявилась через месяц, когда Олег уже отбеспокоился либо попривык к своему беспокойству — привычка свыше нам дана, замена счастию она. Похудела, осунулась, черное итальянское платье выше колен, модные туфли на высоком каблуке, ножки, как у девочки, изменила прическу, то ли вовсе без никакой прически, ей очень шло, она была желанной и красивой, но какой-то другой красотой — не венециановской, а скорее италийской — или снова игра воображения с ним шутки шуткует, как прежде? Та крепостная деваха без кокошника исчезла бесследно, и Олег вдруг понял, почему Марина не узнала себя в венецейско-венециановском зеркале над его письменным столом. Ту красавицу он сотворил из воздуха. А нынешнюю?

Симулякр.

— Вижу, ты итальянизировалась, — и начал ее медленно, растягивая удовольствие, раздевать, лаская.

Так у них повелось с первой встречи, когда он снимал с нее лисью шубку:

— Обожаю раздевать красивых женщин, но редко когда удается. — Он сделал паузу перед тем, как ответить на ее вопрошающий взгляд: — Они меня всегда опережают.

С тех пор Марина и предоставляла ему этот возбуждающе-сладостный труд, и Олегу каждый раз казалось, что у них это впервые. Голенькая она была совсем как девочка, хотя к сорока.

Марина была сегодня какой-то рассеянной, то ли растерянной и толкнула дверь в кухню, а не в спальню.

В остальном все вроде, как прежде, но Марина вдруг стала всхлипывать.

— Что-нибудь не так?

— Теперь я вдова, — и заплакала еще горше.

«Вдовьи слезы, вдовьи чары», — снова вспомнил он Володю Соловьева, но только название этого его скандального не меньше, чем «Перекрестный секс», рассказа. В чем бы ни была фишка той истории, Олега вдовьи слезы сейчас не возбуждали, а как-то даже расхолаживали, и единственное, что он сказал Марине, когда наскоро кончил:

— Ну, вдовий статус — это же не навсегда, — и процитировал модного поэта:

Олег раздевал Марину, а одевалась она сама. На этот раз как-то второпях, не вняв его вежливому, впрочем, предложению остаться. Вскоре позвонила жена, но он отказал ей, сказав, что много работы — завтра у него несколько трудных пациентов, надо готовиться, так и было.

— А я не навязываюсь. Просто решила тебя проведать. Ты с бабой?

— Нет, уже ушла.

— Выдохся?

— Посткоитальная дисфория, — поправил ее психиатр. Догадывалась ли его татарочка, что у него на этот раз всерьез?

Не то чтобы все знали всех и про всех, но русский мир 108-й и окрестностей был достаточно тесен — если не как пятачок, то как танцплощадка. Одни и те же врачи, аптеки, магазины, забегаловки с преобладанием бухарских, которые сменили русско-еврейские.

Ревность была его прерогативой, татарочка была отменно равнодушна, хоть он и давал повод. Чтобы она его теперь взревновала?