Алмазы Селона - Ирина Скидневская

Наверное, пожертвования лились рекой, ибо безжалостный «бог» в человеческой ипостаси неизменно внушал всем присутствующим ужас и неуверенность в себе, и каждый хотел бы отвести грозу от себя.

Меч Карающий вояжировал по планетам, выбирая места весьма колоритные: то шикарный столичный отель, то заброшенный горняцкий поселок, то плавающий по морю город. И везде собирал огромные толпы жаждущих поглазеть на чудо.

Перевернув последнюю страницу, Скальд без особого удивления рассмотрел фотографию ясновидца, все-таки явившего миру свое надменное холеное лицо, — видимо, из понятного человеческого тщеславия, ведь даже у воплощенного бога бывают свои слабости…

— Так вот откуда вам известны все тайны людские, — задумчиво проговорил Скальд. — Вы, оказывается, ясновидящий, господин Анахайм.

Запищал сигнал вызова. Скальд включил видеофон. «Помянешь волка к ночи, а он уже тут как тут», — раздраженно подумал детектив, глядя на экран.

— Вижу, что рады. Не хотите встретиться? — насмешливо спросил Анахайм.

— Каким будет это свидание?

— Не таким, как вы мечтаете. Вы не в моем вкусе.

— Вы — тоже, пошляк!

— Сразу вспылил… Смешно. Через три дня с нетерпением жду вас на Синк-Леарно.

— Где?!

— Вы знаете — где, — холодно ответил Анахайм и отключил связь.

5

Гуси летели стройным клином. Их крики разносились далеко над песчаной равниной шириной в несколько километров, за которой плескалось холодное море. Сейчас в предрассветной мгле не виден был их редкий и элегантный окрас, но Скальд и так помнил эти длинные черные шеи и головы, белые пятна на туловище, белые щеки…

…Каждую осень, когда над Бритой, серой громадой приюта для мальчиков-сирот на Синк-Леарно, пролетали стаи гусей, все игры, развлечения, обиды бывали забыты — все смотрели на перелетных птиц, рожденных в еще более суровом краю, чем этот, и торопящихся обмануть зиму, стремительно настигающую их. Гуси летели в теплые края — в недостижимый сказочный мир из книг и кинофильмов.

— Кое-кто из них погибнет в пути, — строгим голосом говорил Мур, наставник среднего звена. — Так что не смотрите так жалобно. Им еще лететь и лететь. Думаете, там, наверху, тепло? Там сильные ветры, да и наледь утяжеляет их крылья. Если лето было холодным, птенцы рождаются слабыми и не успевают хорошенько выучиться летать. Тогда, считай, полстаи упадет в море — кто раньше, кто позже. Не шутка — пролететь три тысячи километров…

Мальчики слушали молча, задрав головы к небу, и все равно отчаянно завидовали свободе, которой обладали небесные странники, вступившие в поединок с природой и полагающиеся только на силу своих широких крыльев.

— Почему они кричат? — спрашивал Питер.

— Сообщают о себе.

— Нам?

— Наверное.

— Они зовут нас с собой… Ты заберешь меня отсюда?

— Обязательно, — твердо отвечал Скальд.

Он точно знал, что когда через шесть месяцев выйдет из приюта, закончит курсы, получит лицензию и найдет работу, то сразу оформит права опекунства над Питером — законы на Синк-Леарно не препятствовали этому.

Питер был младше его на восемь лет. Скальду казалось, что такого подвижного и живого личика не было больше ни у кого. Худенький, будто после тяжелой болезни, ясноглазый и доверчивый, Питер учился лучше всех в своей группе. Зная о его дружбе со Скальдом, другие остерегались пробовать на Питере силу своих кулаков. Его комната находилась этажом ниже, прямо под комнатой Скальда, и они всегда перестукивались своим особым кодом — делясь новостями, прощаясь на ночь и здороваясь утром.

Персонал приюта составляли мужчины — учителя и медики — и женщины из обслуживающего персонала — повара, прачки, уборщицы, дежурные на этажах. Отношение к детям-сиротам было ровным и строгим. Больше тысячи воспитанников размещались в пятнадцатиэтажном полипластовом здании. Большой муравейник — вот что всегда напоминал этот дом, в котором дети были строго распределены по возрастным группам и перемешивались только в другом крыле, в гостевых и учебных помещениях. Жилая комната была узкой и стандартно обставленной, но зато предназначалась только одному воспитаннику. Система наблюдения, установленная в каждой комнате, отключалась по строгому графику на несколько часов в сутки из-за заботы о психологическом комфорте детей — тотальный контроль мог привести к нервным срывам.

…Сегодня Брита превратилась в оранжерею. Кому-то пришло в голову усилить оптикой и обратить на пользу нестерпимое сияние льдов замерзающего на долгую зиму моря, чтобы выращивать собственные тропические плоды и цветы — редкость на Синк-Леарно. Полипластовые стены, легко обретающие прозрачность, теперь пропускали свет, который жадно улавливали орхидеи и бананы с мандаринами.

Получив разрешение на экскурсию, Скальд отказался от сопровождения и поднялся на последний этаж, чтобы сквозь прозрачную крышу увидеть косяк птиц с длинными черными шеями.

— Да, мы с вами выбрали неудачное место для встреч, — раздался у него за спиной голос. — Жарко, влажно, душно… Гадость, одним словом.

— Зато красиво, — возразил Скальд. — Зачем звали?

Анахайм, одетый в безупречно сшитый темно-синий костюм и бежевую рубашку без галстука, сел в кресло напротив своего собеседника и, закинув ногу на ногу, некоторое время с интересом изучал его.

— Хотел спросить, каковы, собственно, результаты ваших изысканий, касающихся моей скромной персоны? — проронил он.

— Для этого необязательно было лететь в другой сектор.

— Мне хотелось встретиться с вами в когда-то привычной для вас обстановке.

— Зачем?

— Уже нервничаете. Совесть нечиста?

— Кто вы, господин Анахайм? — в упор взглянув на него, спросил Скальд. — И почему вы в детстве не учили уроков?

Анахайм расхохотался, показав безупречной белизны зубы.

— Ответ на этот вопрос я поручил найти госпоже Зире Эворе Регенгуж-ди-Монсараш. Что это вы онемели?

— Почему именно… Зире?..

Анахайм многозначительно молчал.

— Похоже, вы и сам не знаете, кто вы, — буркнул Скальд.

— Когда что-то не получается, лучше всего так и отвечать.

— У меня всегда все получается.

— О, это ответ мужчины. Но самоуверенность должна иметь какие-то основания.

— Что вы хотите этим сказать?

— Было дело, которое вы не раскрыли.

— Какое это?.. — помолчав, спросил Скальд.

— О пропаже тюльпанов с выставки господина Готтинса, с Куалла. Там еще были два трупа, Скальд.

— Если вы будете так называть меня, я буду обращаться к вам «Анахайм».

— Не возражаю, это ведь моя фамилия.