Я буду любить тебя всю зиму, посыпанную вечностью - Кристина Грицик

произношу и наблюдаю за тем, как мой последний друг выходит из комнаты и моей жизни. Прежде чем я успеваю осознать произошедшее, мой телефон начинает вибрировать на полу. В отчаянных попытках вспомнить хоть кого-то, кто у меня ещё остался, кто мог бы мне позвонить, я, не добившись успеха, беру в руки телефон. Это мама…

– Привет, – мягко говорит она, и я сразу жалею, что подняла трубку. Сдержать рыдания при Энди – это одно, но при маме – абсолютно другое. – Мы уже в аэропорту, – радостно продолжает она. – Правда, у нас не прямой рейс – мы летим через Рим. В общем, в Нью-Йорке мы будем только завтра к обеду! Мы уже так по тебе скучаем!

– Мам…

– Да, дорогая?

– Пожалуйста, вы можете не приезжать? – тихо прошу я.

– Что? – Радость в её голосе сменятся тревогой. – Что случилось?

– Мам, пожалуйста. – Сдержать отчаянное рыдание становится невозможно, и я буквально давлюсь слезами. Опустившись на пол, я пытаюсь сформулировать простое предложение, но ничего не выходит.

– Скайлер, что случилось? – До меня долетает низкий голос папы, который взял телефон. – Послушай меня, пожалуйста, – говорит он, так и не дождавшись ответа, – мы совсем скоро приедем и со всем разберёмся, хорошо?

– Пожалуйста, не надо, – выдавливаю я вперемешку с всхлипами. – Я хочу домой, я не хочу… Я не могу здесь больше оставаться. Пожалуйста, я просто хочу домой.

– Послушай меня, – серьёзно говорит он. – Мы приедем и заберём тебя. Мы приедем завтра к обеду и сможем уехать вместе первым же рейсом, хорошо? Мы не останемся там ни на минуту, если ты захочешь. Тебе нужно успокоиться и немного подождать. Договорились?

– Ладно, – немного успокоившись, произношу я.

– Солнышко, – трубку снова взяла мама, – всё будет хорошо! Мы тебя очень любим!

– И я вас! -шепотом произношу я и, попрощавшись с родителями, делаю то, что должна была сделать уже давным-давно, – я достаю чемодан.

Сборы домой оказались лучшим успокоительным, потому что впервые за долгое врем я уверена в том, что делаю. Скидываю вещи в чемодан со стола и тумбочек, пытаясь не думать о том, как Джуд вернётся в наполовину пустую комнату, как включит гирлянду, которой мы украсили ёлку и зажжёт нашу любимую свечу с запахом корицы.

Будучи прекрасно осведомленной о последствиях подобных размышлений, я стараюсь не осознавать эту тяжкую утрату – живую связь моего прошлого, настоящего и, как я надеялась, будущего; не представлять, как тяжело мне будет без неё и каким изменениям подвергнется моя дальнейшая жизнь и представления о доверии после произошедшего.

Перейдя к гардеробу, я одной кучей закидываю в чемодан всю одежду и замираю, когда на пол вместе с белой толстовкой падает последнее письмо Стива. Я должна вернуть эти вещи и забыть про них, как про страшный сон. Полная решимостью, я вызываю такси и уже спустя полчаса захожу в парадную многоэтажного дома, где праздновала Рождество.

Зайдя в лифт, я дрожащей рукой нажимаю цифру двадцать три, и меня охватывает волна сомнений: «А вдруг он вернулся домой и, когда мы неизбежно встретимся, он рассмеётся мне в лицо? А вдруг он наговорил про меня что-то своим родителям, и они не захотят меня впускать?» Этих "а вдруг", пока я поднялась на нужный этаж, в моей голове прозвучало сотню штук, но, чем ближе я оказывалась, тем яснее осознавала: я не боюсь его увидеть, я надеюсь на это.

Пройдя по кафельному коридору я звоню в домофон, но спустя минуту, решив, что дома никого нет, ввожу пароль на панели возле двери, который мене заставил выучить Стив, чтобы я всегда могла попасть в их дом. Когда дверь автоматически открывается, я делаю глубокий вдох и неуверенно захожу в квартиру, где оглядываюсь по сторонам.

Всё осталось на своих местах, как я и запомнила, даже пледы, которыми мы укрывались, до сих пор смято лежат на кресле. В светлой гостиной я останавливаюсь у серого дивана, где на Рождество я лежала в теплых объятьях Стива и смеялась с шуток, которые он говорил мне на ухо во время просмотра фильма. Поднявшись на второй этаж, я, объятая страхом и пленённая надеждой, приоткрываю дверь, чтобы проверить: нет ли его, а точнее даже – есть ли он. Униженная собственным рассудком за эту отчаянную веру, я захожу внутрь. Витающий в комнате знакомый древесный аромат с примесью мяты затягивает в парад ярких воспоминаний.

Мне до сих пор не удаётся поверить, что тот человек, с которым я готовила пасту, обсуждала свои любимые книги и фильмы, говорила о доверии и любви, делилась историями прошлого, страхами настоящего и планами будущего и тот, который назвал всё это спектаклем – это один и тот же человек. Возможно, когда-нибудь я сживусь с этой мыслью, но сейчас я не готова пачкать эти светлые воспоминания.

Оставив его толстовку и письмо на рабочем столе, я замечаю белый конверт со своим именем. Это письмо с признанием Стива в любви, которое я принесла сюда на Рождество, чтобы не потерять. От одного его вида моё сердце в борьбе за право перечитать самые прекрасные, хоть и абсолютно лживые, слова в моей жизни вступает в отчаянную схватку с разумом. Мне стыдно за одно только желание наполнить свои мысли этим сладостным обманом, но я вся равно достаю исписанный лист из конверта и читаю слова с середины страницы: "Я никогда не говорил, как сильно люблю просто наблюдать за тобой: за тем, как ты напеваешь себе под нос рождественские песни, как прячешь волосы за ухо, как встревоженно смотришь фильмы, как морщишь лоб, когда чихаешь и вытираешь нос от муки. Не думал, что когда-то буду обращать внимание на такие детали в чьём-то поведении".  Нахлынувшие слёзы предательски оставляют отпечатки на бумаге, и я в ярости на себя за слепую надежду на его искренность разрываю письмо. Два куска бумаги вылетают из рук, я быстро ухожу с этой квартиры, пока никто не вернулся.

Глава 65

Впервые за долгое время наутро я проснулась с чётким планом. Сегодня я закончила сборы вещей, забронировала онлайн четыре билета на самолёт и забрала документы в деканате. Выдал мне их новый заместитель декана – мистер Брукс, который буквально светился от счастья, когда я написала заявление об отчислении. Радует, что хоть у кого-то сегодня хороший день.

Вернувшись в комнату, я надеваю давно забытую серую толстовку, именно ту, с которой начался весь этот путь, и в последний раз сажусь на кровать, пытаясь осознать, что очередному этапу моей жизни подошёл конец.