Планета грибов - Елена Чижова

Демоны, сошедшие с правой створки, ухмыляются, таясь за забором. Европейские, блистающие порочным великолепием…

Правый глаз слезится. Нет, она не плачет. Просто реакция на солнце. «Штабеля преткновения, – она стирает слезное марево. – Ладно, преувеличивать тоже не стоит: один лишний день. Заплачу девице, пусть делает что хочет – исправляет, перерисовывает. Своей государственной рукой. Скажу: это ваша ошибка. Что еще?.. Да, снять деньги. – Деньги, деньги, деньги – слово тенькает птичкой. В городе – никаких сомнений. Но здесь?.. Здесь, на даче, другие демоны: лешие, лесовики, барабашки. Пометившие свою территорию – чужим хода нет. А вдруг девица упрется, наконец, просто испугается? Десять? Плевать – отдам, сколько скажет».

Поборы – норма жизни, она давно привыкла. Был момент, когда показалось: всё. Новая жизнь, новое время. Как бы не так! Таились как клопы под одеялом. Перестроились. Полезли из всех углов. Счастье, что вышла на эту тему: декоративные ткани, оформление интерьеров. Глянешь со стороны: фук! А если бы, к примеру, строительство? Была одна история, предлагали вписаться. Слава богу, отказалась, хватило ума. Она садится на ступеньку, кладет голову на руки. Триумфаторы, победившая шелупонь. У них свой бог, благословивший, создавший по своему образу и подобию: плодитесь и размножайтесь. Семья – святое. Все ради детей. Думают: дети – их индульгенция. Крапивное семя, гнилая кровь… В деревнях клопов вымораживают. Рано или поздно этим и кончится. Границы – на запор. Как вариант исключить нельзя. Аннулируют загранпаспорта. Ничего, успею, должна успеть.

В глубине души она понимает: эти мысли – дымовая завеса, маскирующая правду. Во-первых, десяткой не обойдешься. Конторская девица не возьмет на себя, отправит к местному начальству. «Пятьдесят – как минимум. В лучшем случае. В худшем – тупик». Это он теперь такой сговорчивый – тридцать сантиметров туда, тридцать – сюда. А завтра возьмет да и упрется: дескать, нам чужого не надо, но и своей земли не отдадим. Местное начальство пустит ее по кругу: съемки, подписи, согласования – вплоть до суда. Из Италии не разъездишься. Придется нанимать адвоката.

Она садится на грязные ступеньки. Бессилие, от которого сводит руки – впервые за много лет. Снова этот зуд: ноги, живот, голова… Будто набросились орды кровососов. Запустив ногти под волосы, чешет долго и сладострастно…

– Мурзик! Мурзик!

Мимо идет старуха. Та самая, обещавшая ей сына. Похоже, не укараулила – ее демон тоже сбежал. Хозяйка за него боится, думает: бедный котик бьется с другими котами. Как бы не так! Наверняка нашел себе кошку… Она чувствует возбуждение. Темный зов, вскипающий в глубине. Шершавый язык – будто кто-то лижет щиколотку… Вставшие дыбом волоски… «Еще, еще», – в темной глубине загорается точка, горячий сгусток крови… Взрыв, из которого рождается вселенная… Она бессильна остановить…

Вселенная тела еще пульсирует, излучает свет. Не волны – вспышки. С каждой секундой они становятся короче…

Так – в самой ранней юности, когда понятия не имела, думала: тайное свойство – только у меня. Теперь-то каждый младенец – и в Интернете, и по телевизору: и покажут, и объяснят. Но тогда… Время абсолютной невинности. Никаких физиологических подробностей: не человек – силуэт. По-нашему, по-советски: как в отцовском опусе, главный герой обнимает свою Нину… Никаких тебе губ или рук. Отец говорил: рай – вечное блаженство. У нее свой опыт. Блаженство не бывает вечным. Это, чему не знала названия, – случайный рай, который длится мгновения.

Потом, конечно, узнала – от девчонок. Девчонки хихикали: у балетных все рвется само. Даже в первый раз не будет никакой крови, вот и доказывай, что ты не верблюд. Вообще-то отличная отмазка – гуляй не хочу. А потом: да как ты такое подумал! Я – девушка, это всё – балет.

Когда вышла замуж, убедилась: девчонки говорили правду. Муж спросил, но мельком – в среде музыкантов это не диво. Хотела объяснить, а потом подумала: мое дело. «Самое смешное – так и оказалось…» Ни с мужем, ни с мужчиной, которого любила, не говоря уж о мелькнувших в промежутке, – не было этой полноты. Всеобъемлющей, достижимой в одиночестве. С этим она давно смирилась. Его не существует: Адама, для которого она – плоть от плоти, кость от костей.

Вселенная уже не пульсирует. Она встает, чувствуя легкость в теле, которое действует отдельно от души. Осталось дожить до вечера, когда жара немного спадет. В сущности, не стоит преувеличивать: выход есть всегда. Послать все к черту – и соседа, и местное начальство. Развернуться и уехать. Пусть подавятся.

Она заходит в дом, сворачивает, останавливается на пороге. Смотрит внимательно, будто в первый раз. Или в последний…

В углу письменный стол. Учебники, сложенные аккуратными стопками. Узкая кровать, покрытая байковым одеялом. На ней – рядком – мягкие игрушки: собака с опавшими ушами; черный кот – нарядный, в красных сапожках; заяц – серый с белесыми ушами. К подушке притулился слон. Хобот свернут на сторону, будто девочка, жившая в этой комнате, мучила несчастное животное долго и нещадно. Она закрывает дверь.

Другой порог: родительская комната. Кровать, комод, выцветшая занавеска… В воздухе – запах лекарств, слабый, но все-таки уловимый. Родители – ни при чем. Здесь стоит запах ее старости, если бы передумала, решила остаться…

Ее бьет озноб. «Чаю, что ли, попить? – щелкает выключателем. Слава богу, хоть электричество не вырубили. Жаль, не захватила чего покрепче. Пару глотков, лишь бы отпустило голову. – Или поспать?.. – Сна ни в одном глазу. – Дело не в деньгах», – пустое слово звенит колокольчиком. Не такие уж это деньги, проще заработать заново.

Она выходит на крыльцо. Стоит, обливаясь потом, вглядываясь в пустое небо: ни солнца, ни звезд. Отец говорил: должно быть что-то надличное. Иначе ничего не получится. Она складывает ладони лодочками, подносит к груди, как женщина на средневековой картине: «Господи, сделай так, чтобы безумие кончилось… выведи меня из тупика», – если Он есть, этих слов достаточно.

В небе что-то поблескивает – маленькое, похожее на звезду. Такое впечатление, будто оно движется. В сумерках трудно разглядеть. Мать говорила: утро вечера мудренее. Она уверена – Бог ее услышал. Все уладится, надо просто поспать.

Лучшее средство – бездарное чтиво. Она запирает входную дверь, возвращается в комнату. «Где ж она?..» – ощупывает одеяло, шарит под подушкой. Нагнувшись, заглядывает под кровать. Скорей всего – там. Можно отодвинуть или сходить за шваброй… Хотя какая разница: все эти книжки друг друга стоят. Подходит к стеллажу. Близоруко щурясь, разглядывает корешки, стараясь прочесть выцветшие названия. Слепые пальцы тычутся в слепенькие буквы – не жизнь, а азбука Брайля. В качестве снотворного сойдет любая.

Ложится, подпихивает подушку. Издательство Советский писатель. Москва. 1952.

На титульной странице надпись – выцветшая, чернильным пером. Четыре черненьких чумазеньких чертенка чертили черными…

Другу и соратнику по газетной работе. В память о нашей совместной бескомпромиссной борьбе со всей этой нечистью!