Евангелие от Чаквапи - Юрий Стукалин

— Здесь ничего нет, — мрачно перебил Рико, остужая ее пыл. — Они обыскали здесь и ничего не нашли.

Лучше бы он пристрелил нас троих на месте! Мы молча смотрели на индейца, не желая верить в услышанное. Я чувствовал, как внутри нагнетается волна возмущения, словно слова его были оскорбительны.

— Здесь ничего нет, — снова твердо повторил индеец, окончательно убивая в нас мечту. — Либо это не та скала, либо кто-то другой уже нашел все до нас. По крайней мере, искать что-либо здесь бесполезно.

— Совсем? — Сью с недоверием смотрела на него.

В голову сразу полезли нехорошие мысли о том, что Рико специально пытается обмануть нас, решив присвоить все золото себе. Он понял, что творится в наших мозгах и равнодушно пожал плечами.

— В той расщелине, — индеец неопределенно махнул рукой, — есть старый апачский схрон. Таких много по всей пустыне. Но в нем только полусгнившее барахло. Даже тебе, Сью, как историку это не будет интересно. Если золото и было там когда-то, то сейчас его там нет.

— Может, апачи нашли его? — неуверенно предположил Ник. — Нашли и перепрятали.

— Может, и так, но только я никогда не слышал об апаче-миллионере.

— Погиб тот апач, к примеру, — не оставлял надежды Никита. — А перед этим все припрятал где-нибудь.

— Даже если и так, как нам узнать, где все это добро теперь спрятано?

Ник тяжело вздохнул, понимая правоту его слов, и опустил глаза, угрюмо уставившись в песок. Весь вид его говорил о тягостной безнадеге, все больше и больше одолевавшей его с каждой секундой. Не выдержав, он нервно встал, прошелся взад-вперед, а затем сел в сторонке, уныло теребя подбородок.

Все молчали, обдумывая сложившуюся ситуацию. Красивая, меркантильная мечта, обольстив нас, окрылив надеждой, заставив преодолеть множество преград и страданий, забросила всех нас сюда, чтобы посмеяться над нами, показать, сколь ничтожны мы в стремлениях своих. Принять это оказалось гораздо сложнее, чем отмахнуться от подозрений к Рико. Что бы он ни говорил, каждый из нас хотел лично убедиться в его словах. Напрямую никто не осмеливался сказать ему о своих сомнениях, но и без того было видно, что они гложут каждого изнутри, гаденько нашептывая: «Он хочет все скрыть от нас. Хочет все забрать себе. Кто мы ему, чтобы делиться с нами? Слишком много денег на кону…» И от этого на душе становилось все гаже и гаже. Индеец все понимал, и хотя старался не показать виду, иногда я ловил в его глазах едва заметный насмешливый укор.

— Мы же можем посмотреть еще раз, — поколебавшись, предложила Сью.

— Обязательно надо, — тут же бросил через плечо Никита, и мы со Сью согласно закивали. Закивали слишком рьяно, чтобы не выдать своих чувств.

— Конечно, — Рико смотрел на нас так открыто и бесхитростно, что Сью вдруг почувствовала, как щеки ее становятся пунцовыми.

— Ты не подумай… — начала было она, но запнулась, понимая, что лгать об отсутствии недоверия к нему нечестно.

— Вдруг вы что-то упустили, — закончил я за нее.

— Сейчас поздно, солнце вот-вот сядет, — слегка улыбнувшись, добродушно проговорил Рико. — А завтра начнем прямо с утра.

…Ночью я несколько раз просыпался и ловил себя на том, что вглядываюсь в темноту, стараясь убедиться, что индеец на месте и никуда не сбежал. Никита делал вид, будто спит крепко и безмятежно, но я знал, что это не так. Он тоже хотел быть уверенным…

Солдат стоял перед воротами на широко расставленных ногах, лениво вглядываясь сквозь пелену предрассветных сумерек в подъезжающую машину. «Как же тебе должно быть хреново в этой каске при такой духоте!», — подумал Джек Ворон, надавливая на тормоз. За стеклом КПП сидело еще двое, но они даже не подняли на него головы, так и не оторвав глаз от экрана маленького телевизора.

Джека здесь знали. С тех пор, как в резервации открыли казино, он частенько подвозил к базе подвыпивших служивых. И офицеры, и рядовые любили в свободное время посоревноваться с «однорукими бандитами» или попытать удачи в рулетку, а потом давали ему несколько долларов, чтобы он подвез их до базы — не идти же пешком двадцать километров по ночной пустыне.

Джек помнил времена, когда базы этой не было здесь и в помине. Потом правительство вдруг решило, что огромный участок пустыни, считавшийся частью резервации, индейцам без надобности, и «непригодная для земледелия и прочих нужд» земля была «передана» Министерству обороны. Джек помнил, как его дед — старик с белыми, словно снег, волосами и коричневой от вечно палящего солнца кожей спросил тогда белого чиновника:

— А когда полторы сотни лет назад вы нас сюда силком загоняли, эта земля была для чего-то пригодна?

Чиновник промолчал, но старик сам ответил за него:

— Она была пригодна, чтобы мой народ умер здесь. Но мы выжили, и теперь вы хотите отнять у нас даже пустыню.

Чиновник попытался оправдаться, затянув невнятный монолог о заботе правительства и многочисленных благах, которые взамен будут предоставлены жителям резервации. Старик не стал слушать. Он поднялся со стула и, шаркая обутыми в полуразвалившиеся ботинки ногами, вышел из комнаты. Следом за ним ушли еще несколько стариков, но это ничего не изменило.

Так резервация сократилась до пределов небольшого поселка. Теперь на сотню километров вокруг была только база да крошечная деревушка с горсткой забытых и Богом и правительством краснокожих. Даже на карте ее не было. Только перекошенный указатель на одиноком столбе, возвещавший, что «Вы въезжаете в резервацию Ред-Крик», да несколько десятков ветхих фанерных лачуг и вагончиков. Единственной достопримечательностью до недавних пор оставалась лишь речка Ред-Крик, от которой резервация и получила свое название. Индейцы относились к ней с благоговейным трепетом. Когда-то солдаты согнали сюда остатки племени, и если бы речка однажды пересохла, все люди бы умерли. Как выжить, если вокруг пустыня? Только вдоль речки, по ее вечно осыпающимся берегам кое-как пробивалась пожухлая травка да росли редкие деревца. Но деревья вскоре исчезли в кострах, на которых люди готовили еду, и стало совсем худо. «Белый Отец из Вашингтона»[7]обещал кормить племя взамен на «уступленные» им земли и он сдержал слово, время от времени присылая пайки, чтобы краснокожие не передохли с голоду: мешки с мукой, в которой ползали белые личинки, склизкое мясо с тошнотворным запахом… Иногда вместо мяса в резервацию пригоняли скот — десяток тощих, едва державшихся на ногах коров. Их забивали здесь же, и в котелки голодных индейцев шло все, вплоть до копыт, которые разваривали до клейкой массы, называя ее «супом»… Потом стало немного получше. Уже не приходилось есть суп из копыт. Платили пособия, на которые можно было хоть как-то протянуть, да заезжий торговец регулярно наведывался в резервацию, чтобы скупить по дешевке незамысловатые поделки, которые потом втридорога перепродавал в своей сувенирной лавке туристам…