Ведьмы. Салем, 1692 - Стейси Шифф

Несколько часов Олден провел в ожидании, пока Хэторн допрашивал Марту Кэрриер, обвиненную племянницей Пэрриса и восемнадцатилетней Сюзанной Шелден. Семья Кэрриер славилась своим буйным нравом, и Марта всячески поддерживала эту репутацию. Когда Хэторн спросил о призрачном черном человеке, с которым она общалась, по обвинению девочек, Марта издала смешок. Она не видит здесь никаких черных людей, помимо самого темноволосого магистрата в черной мантии. Она, как требовалось, смотрела ему в глаза с момента, когда зашла в зал. Хэторн потребовал, чтобы она повернулась к девочкам, но при этом не смела насылать на них свои чары. «Они начнут притворяться, – сказала она (это слово было употреблено впервые), – если я на них посмотрю». Находящаяся в трансе Сюзанна Шелден, эксперт по насильственным смертям, спросила, как Кэрриер смогла убить тринадцать человек. Девочки дрожали, описывая мечущихся по залу призраков, жаловались на булавки в теле, которые те втыкали в них. Что, Кэрриер не видит призраков? – поинтересовался Хэторн. «Если я скажу, вы мне все равно не поверите», – фыркнула она [48]. Девочки закричали, что Марта лжет.

Еще даже не было сказано ни слова о ее полетах или завербованных. Еще ее дети не поведали, что дьявол пообещал их деспотичной матери, что «она будет царицей ада» [49]. А генеральный прокурор уже потерял дар речи от всех этих девичьих видений, булавок и конвульсий. Девочки бродили по залу, «откровенно пялясь на людей» [50]. «Какой позор, что вы воспринимаете всерьез этих ненормальных», – заметила Кэрриер еще до того, как приступ у девиц достиг такой силы, что кое-кто начал опасаться за их жизнь. Хэторн приказал связать Кэрриер руки и ноги и вывести ее из помещения. Ньютон мог слышать, а мог и не слышать в этом хаосе, как Мэри Уолкотт, два месяца назад показывавшая укусы на своем запястье Деодату Лоусону, говорит судьям, будто Кэрриер хвасталась, что она уже сорок лет как ведьма. Марте Кэрриер было тридцать восемь.

Джон Олден вернулся в молельню во второй половине дня. Чтобы его было лучше видно, Хэторн велел ему встать на стул, еще одно унижение для капитана: юные девочки, похоже, весьма успешно дрессировали взрослых мужчин. Маршал связал ему руки. Однако рот Олдену было заткнуть не так просто. С какой это стати, возмущался он со своей нелепой трибуны, ему заявляться в деревню Салем и причинять боль людям, которых он вообще не знает и никогда не встречал? Бартоломью Гедни, пятидесятидвухлетний салемский торговец, начал уговаривать его признаться. Олден ответил, что не собирается радовать дьявола ложью. Он потребовал от собравшихся, чтобы ему предъявили хотя бы крошечное доказательство того, что он занимался колдовством. Хэторн объявил испытание касанием. Одна из заколдованных девочек пришла в себя, стоило Олдену дотронуться до нее пальцем. Среди удивительных вещей, которые Ньютон наблюдал в тот день, больше всего его удивило то, что последовало дальше. Со своего места в переднем ряду Гедни заявил, что знает Олдена уже много лет. Они вдвоем ходили в плавания. Они были партнерами по бизнесу. В свое время Гедни защищал своего меркантильного коллегу от обвинений в сотрудничестве с иного рода врагом. Теперь он сообщал Олдену [51], что «всегда считал его честным человеком, но тут видит причину изменить свое суждение». Он не может не принять во внимание результаты испытания касанием. Это был пик кризиса: рушились или ставились под сомнение десятилетние дружбы и привязанности. Сэмюэл Сьюэлл, член той же бостонской молитвенной группы избранных, тоже предпочел не вставать на защиту Олдена. А ведь его семья доверяла отважному капитану свои суда, на которых он бороздил океан. Да, в сознании людей действительно происходил некий тектонический сдвиг.

Олдену нечего было сказать бывшему коллеге, кроме того, что ему очень жаль. Он верит, что Господь вернет ему честное имя. А он, со своей стороны, «как Иов, доколе не умрет, не уступит непорочности своей». Он был из тех, кто, оставшись на пару минут с пленниками индейцев, возвращал их к вере, убеждая, что, в то время как их захватчики лишили их возможности молиться, они страдают во имя Христа. Итак, ему приказывают смотреть на обвинительниц. Он повинуется – девочки мигом валятся на пол. Почему же тогда, спрашивает подозреваемый, его взгляд так же пагубно не влияет, например, на Гедни? Старый друг не удостаивает его ответом. Олден открывает горячую полемику о тяжкой участи невинных душ, но его грубо прерывает преподобный Нойес, который сам разражается длинной речью. Что капитан судна знает о Божественном провидении? Капитан еще раз обращается к Гедни. «Уверяю тебя, – настаивает он, – в том, что они обо мне говорят, нет ни слова правды». Лишенный своего меча, со связанными руками, тем же вечером он отправляется в бостонскую тюрьму.

Это был длинный и тяжелый день. «Я наблюдал вещи настолько странные, что в них не поверит никто, кроме видевшего все своими глазами», – сообщил секретарю провинции пораженный Томас Ньютон [52]. Эти вещи полностью изменили его мнение: теперь он не сомневался, что Олден был так же виновен, как и все остальные. Он боялся, что в заговоре замешаны знатные люди. Долгий день слушаний заставил Ньютона пересмотреть свою стратегию по этим делам. Одни только имена осужденных вызывали у пораженных приступы удушья, транс, вой. Девочки подолгу лежали без движения, как мертвые. Это очень замедляло процесс. Он изначально послал за девятью подозреваемыми, но теперь понимал, что они не смогут стольких отдать под суд. Он подал секретарю две просьбы: во-первых, чтобы признавшихся – Титубу и служанку, работавшую на большую семью судьи Корвина, – конвоировали отдельно от обвиненных; во-вторых, чтобы ему доставили судебный протокол по делу о колдовстве Бриджет Бишоп 1680 года.

В тот же день, на одном дыхании и почти ничего не исправляя, Коттон Мэзер сочинил вдумчивое письмо в семи частях. Ему так не терпелось зафиксировать свои мысли на бумаге, что он даже не стал сверяться со своей прославленной библиотекой. Суд, назначенный для заслушания и решения, будет заседать через два дня, и пастору поручено кое-что для суда прояснить. Правосудие нередко обращалось за советом к духовенству, так что Джон Ричардс, старейший из магистратов, без колебаний направил запрос своему пастору [53]. У других определенно тоже имелись вопросы. В минувшее воскресенье Сэмюэл Уиллард – единственный бостонский пастор, который мог сравниться своей влиятельностью с Инкризом Мэзером, – из кожи вон лез, растолковывая прихожанам, кто такой дьявол и как его распознать. Уиллард утверждал, что старый искуситель соблазняет, причиняет страдания и творит свои черные дела с