Стальные корсары - Михаил Михеев

Однако и русским досталось изрядно. Помимо искалеченного «Баяна», серьезно пострадал «Ретвизан», который сильно горел, а большая часть орудий среднего калибра броненосца оказалась приведена к молчанию. Одно из орудий кормовой башни оторвало попаданием японского снаряда. Вторая труба, сметенная прямым попаданием двенадцатидюймового фугаса, улетела за борт, что привело к падению скорости. Однако броневой пояс корабля оказался на высоте. Будучи заметно тоньше, чем на «Цесаревиче», он прикрывал зато куда большую площадь, что при обстреле имеющими слабую пробивающую способность японскими снарядами оказалось весьма кстати. Еще одним плюсом был тот факт, что еще в Порт-Артуре со всех броненосцев сняли минные аппараты, иначе наверняка бы рванули, и это могло привести к тяжелейшим, даже, возможно, смертельным последствиям, а так... Повреждения лучшего броненосца русского флота выглядели жутковато, но не были фатальными, и корабль уверенно шел вперед.

Куда хуже пришлось «Пересвету» и «Победе», защита которых вызывала у понимающего человека лишь грустную усмешку. Эти броненосцы-рейдеры, у которых все было принесено в жертву дальности плавания, для линейного сражения не подходили категорически. Спасло их, наверное, лишь то, что к тому моменту, когда наступала их очередь становиться борт в борт с вражескими броненосцами, те уже оказывались серьезно пострадавшими от огня впереди идущих русских кораблей. Тем не менее, досталось им все равно серьезно. У «Пересвета» заклинило носовую башню и вдребезги разнесло половину надстроек. Из орудий среднего калибра действовало лишь одно, от системы центрального управления огнем остались одни воспоминания. Несмотря на то, что перед выходом в море с корабля сгрузили все дерево, он горел, и столб дыма от пожаров, смешиваясь с дымом от сбитых труб, поднимался к серым тучам. Тем не менее, несмотря на серьезное падение скорости, тонуть броненосец не собирался и управление сохранял.

«Победе» тоже досталось. Общий процент разрушений был вроде бы меньше, да и горел корабль не так сильно, вот только, очевидно в качестве компенсации, броненосец заработал две подводные пробоины. Не очень большие, и аварийные партии смогли не допустить потери остойчивости, но корабль глубоко сидел носом. Ну и горел естественно, куда же без этого. Кроме того, как потом выяснилось, процент убитых и раненых на «Победе» оказался самым большим по эскадре.

На фоне этого «Полтава» выглядела везунчиком. Всего-то несколько небольших пробоин, да пожар, то практически гаснущий, то разгорающийся вновь. Одно выбитое шестидюймовое орудие и попятнанные осколками трубы, что пока никак не влияло на скорость броненосца. В общем, жить можно.

Витгефта подобные расклады, наверное, устроили бы - не то что ничья, а, скорее, победа по очкам. Японская эскадра к продолжению боя оказывалась явно не способна. Однако Вирен не собирался уходить во Владивосток. Хотя бы даже просто потому, что чуть в стороне, под охраной миноносцев и «Паллады», шел транспорт с десантом, и его необходимо было если не использовать по назначению, то хотя бы защитить. Ну и потому еще, конечно, что характер у Вирена был совсем иным, да и славы и здорового карьеризма он был совсем не лишен, и от славы победителя японцев отказываться не собирался. А раз так, следовало начинать вторую часть маневра. Пускай флаги поднимать было не на чем, да и не увидел бы их сейчас никто, но правило следовать за флагманом вбивалось в мозги любого командира корабля не кулаком - зубилом. И «Баян» начал медленно поворачивать влево, ложась на обратный курс и охватывая хвост японской колонны, где вяло бултыхался практически потерявший ход «Фудзи». Вирен, кривясь от боли в наскоро перевязанном куском пожертвованной сигнальщиком матросской тельняшки боку (ничего страшного, царапина, но болело зверски), вновь злорадно осклабился - сейчас они поквитаются за все!

А тем временем в хвосте его собственной, растянувшейся до безобразия колонны творилось черт-те что. Отставший в самом начале боя «Севастополь» из-за общего снижения эскадренного хода медленно отыгрывал кабельтов за кабельтовым. На первом этапе участия собственно в сражении он не принимал, разве что поддержал огнем двенадцатидюймовок одинокую «Палладу». К той как раз попытались сунуться японские крейсера. Каждый по отдельности, они были слабее русского корабля, но даже вдвоем почти гарантированно справлялись с ним. Сейчас же, с уходом «Баяна», численное соотношение достигало пяти против одного, и это добавило японским капитанам изрядную долю наглости.

Вот только возможность вмешательства броненосца они не учли, и три высоких столба вспененной воды, поднятых легшими близким накрытием снарядами (артиллеристов Эссен гонял так, что они вечером до коек доползали с трудом), разом остудили их пыл. Одного такого попадания хватило бы хрупким корпусам слабосильных японских крейсеров, чтобы надолго встать в док, а то и вовсе отправиться на свидание с Нептуном. А то, что русские своих на съедение не отдадут, было ясно. Правильно поняв намек, японские крейсера отошли, и теперь серым тенями маячили на приличном отдалении. Но и у артиллеристов «Севастополя» моментально пропало желание отвлекаться на столь несерьезных противников - совсем рядом появился противник их весовой категории.

Японский флагман закончил, наконец, разворот, как раз для того, чтобы оказаться борт к борту с отставшим от основных сил «Севастополем». Формально «Микаса» была сильнее более старого русского корабля и лучше защищена, однако на проверку все выходило отнюдь не столь однозначно. Тут и разница в боезапасе, и выгодная для русских дистанция, а главное, только что пережитый обстрел русской эскадрой и кормовая башня, которую так и не успели привести в порядок. На этом фоне лишнее двенадцатидюймовое орудие русского броненосца смотрелось очень серьезным козырем, и кому достанется победа оставалось неясным. И Того, которому в свете фактически проигранного сражения некуда было отступать, и молодой, решительный Эссен, не собирались отворачивать. Спустя пару минут заревели орудия, и локальный поединок начался.

На дистанции в пятнадцать кабельтовых промахнуться сложно, и артиллеристы «Севастополя» и «Микасы» попросту соревновались в скорострельности, вгоняя в противника снаряд за снарядом. Русский корабль загорелся почти сразу, но и японцам досталось здорово. К тому же, «Микаса» почти сразу потеряла главное свое преимущество - скорость. Двенадцатидюймовый снаряд угодил в небронированную часть борта, проскочил между скосами палуб и достал до первой кочегарки. Сам снаряд, правда, разрушился, разлетелся на куски, так и не взорвавшись, но тяжелые стальные осколки, все еще летящие со скоростью, в полтора раза превышающей звук, разом издырявили два котла. Из пробоин со свистом хлынул перегретый пар, моментально заполнив кочегарку, по лестницам поползли красные, как вареные раки, ошпаренные матросы. Давление в магистралях уменьшилось, и корабль начал медленно, но неуклонно терять ход.

А попадания шли одно за другим. У «Севастополя» взрывом буквально вынесло кусок борта - взорвались поданные к шестидюймовому орудию снаряды, что, вкупе со взрывом японского фугаса, произвело воистину зубодробительный эффект. В ответ еще один русский снаряд буквально вывернул наизнанку надстройку «Микасы» чуть пониже боевой рубки и вызвал несильный, но крайне нервирующий японских офицеров пожар, а второй, угодив в носовую оконечность японского броненосца, разбил якорные цепи. Оба многотонных якоря с грохотом, перекрывающим даже гром самого взрыва, вырвались на свободу и рухнули вниз. Для боя это было абсолютно некритично, но с психологической точки зрения крайне неприятно.