Иоаннида, или О Ливийской войне - Флавий Кресконий Корипп

же б море с землей и своды высокие неба // В бурном порыве сметут и развеют в воздухе ветры. // Но всемогущий Отец заточил их в мрачных пещерах, // Горы поверх взгромоздил и, боясь их злобного буйства, // Дал им владыку-царя, который, верен условью, // Их и сдержать, и ослабить узду по приказу умеет».

120

Надо понимать, в Бизацену.

121

Корипп вообще пошел мешать все, что угодно: мало ему было приписать маврам поклонение египетскому бараноголовому Аммону, хорошо известному по истории Александра Македонского, так теперь он еще добавил в мавританский пантеон исконно римскую богиню войны. Впрочем, в раннее время многие греко-римские авторы поступали подобным образом, перенося привычные им имена их богов на богов туземных, и это было в порядке вещей – но это тогда, в Античности. Так что, видимо, здесь очередная архаизация, столь любимая Кориппом. Интересно объясняет тождество Зевса и Аммона Геродот: «Геракл захотел однажды непременно увидеть Зевса, а тот вовсе не пожелал, чтобы Геракл его видел. Когда Геракл стал настойчиво добиваться [свидания], Зевс придумал хитрость: он ободрал барана и отрезал ему голову, затем надел на себя руно и, держа голову перед собой, показался Гераклу. Поэтому-то египтяне и изображают Зевса с ликом барана… В Египте Зевса называют Аммоном». Геродота можно цитировать бесконечно, потому что он весьма подробен в изучении поднятого нами вопроса, поэтому обратимся к труду В.Г. Боруховича «Историческая концепция египетского логоса Геродота», в котором он пишет: «Совершенно естественно то, что Геродот постоянно называет египетских богов соответствующими греческими именами. Это одни и те же боги, только египтяне называют их иначе. “…Амуном ведь египтяне называют Зевса…” (II, 42). Саисская богиня Нейт оказывается Афиной, в Буто почитается Лето, в Папремисе – Арес и т. д. Геродот подчеркивает, что знает их греческие имена: “Исида же по-гречески зовется Деметрой” (II, 59). В основу идентификации Геродот кладет чисто внешнее сходство функций, атрибутов или деталей мифической биографии божества. Нейт подобна Афине тем, что является богиней-девственницей и покровительницей искусств и ремесел. Исида названа Деметрой потому, что изображается с младенцем Гором на руках и этим подобна Деметре, изображавшейся с Персефоной. Исида ищет своего супруга так, как Деметра Персефону; кроме того, она также является хтоническим божеством, связанным с земледельческим культом. Миф о жизни Осириса, умирающего и воскресающего бога, позволил отождествить его с Дионисом (но другие отождествляли Осириса с Аидом и даже Зевсом, исходя из других особенностей культа Осириса). Зачастую Геродот не может отыскать в египетском пантеоне богов, соответствующих греческим, – например Посейдону, – но только потому, что египтяне не имели морских богов и с отвращением относились к морскому делу. Малле предполагал, что идентификация египетских и греческих богов, с которой мы сталкиваемся у Геродота, основана на тех представлениях, с которыми Геродот столкнулся, побывав у навкратийских греков. Правильнее считать, что эти представления были выработаны в тех греко-египетских кругах, откуда происходили переводчики, сотрудничавшие с Геродотом во время его пребывания в Египте. Но уже совершенно неправ Видеманн, который считал эти идентификации совершенно лишенными ценности. Они помогают нам глубже узнать характер восприятия греками иноземных культов и получить более отчетливое представление о самих культах Египта».

122

См. прим. к песни V – с тем же выводом.

123

Не совсем ясно, какого рода казни были преданы пленные. Переводчик на английский язык пишет, что их повесили за шеи – но к чему тогда упоминание о двузубых заостренных шестах? Тогда хватило б обыкновенных деревьев. Можно было бы предположить, что их распяли на так называемой вилке – англ. forked cross, он же – «готический крест». Но опять же – заострение… Обращаемся к оригиналу: «Sic ait quinque erectis iubet ordine lignis // Stipite suspendi morientum bicorni», переводим в меру сил и разумения: «Так он приказал пять стоящих прямо в ряд бревен [поставить] // на колах двурогих, [орудиях] умерщвления, повесить». Итак, колья (видимо, заостренные, иначе это и не колья вовсе) есть, никаких шей нет. Так что либо пленников распяли на «вилке», либо, что также возможно, их на эти острия насадили обычным для казни на колу способом. Можно было бы и эти две возможности свести к одной, памятуя, что император Константин вроде как с принятием христианства отменил казнь распятием, но в том-то и суть, что «вилка» – это как бы и не крест, по крайней мере в привычной форме. Кроме того, на одной из миниатюр кодекса Гийома де Каурсена (1490 г., хранящегося ныне в Национальной библиотеке Франции и повествующего об осаде Родоса турками в 1480 г. и ряде последующих событий), на заднем плане изображена казнь турок, и вот один из них как раз подвешен на некоем подобии «вилки» – правда, за ногу.

124

Надо полагать, Корипп все же выражается метафорически. Не хотели б жить – не бунтовали.

125

Разумеется, Корипп здесь говорит о римском боге огня, аналоге греческого Гефеста, персонифицируя, т.о., пожар.

126

В английском варианте – с большой буквы, Fury, что придает дополнительный оттенок – это и ярость, и Фурия – персонификация той же самой ярости и гнева.

127

Вероятно, Корипп имеет в виду знаменитый случай, когда Юлий Цезарь подавил возмущение воинов фактически одной фразой, действительно презрительно наименовав воинов просто «гражданами», отчего те в ужасе смирились. Вот что пишет Светоний: «В его войсках за десять лет Галльских войн не случилось ни разу, в гражданской войне – лишь несколько раз; но солдаты тотчас возвращались к порядку, и не столько из-за отзывчивости полководца, сколько из уважения к нему: Цезарь никогда не уступал мятежникам, а всегда решительно шел против них. Девятый легион перед Плаценцией он на месте распустил с позором, хотя Помпей еще не сложил оружия, и только после долгих и униженных просьб восстановил его, покарав предварительно зачинщиков. А когда солдаты десятого легиона в Риме с буйными угрозами потребовали увольнения и наград, несмотря на еще пылавшую в Африке войну, и уже столица была в опасности, тогда Цезарь, не слушая отговоров друзей, без колебания вышел к солдатам и дал им увольнение; а потом, обратившись к ним «граждане!» вместо обычного «воины!», он одним этим словом изменил их настроение и склонил их к себе: они наперебой закричали,