Записки примата. Необычайная жизнь ученого среди павианов - Роберт Сапольски

Управляющий дал согласие и теперь просил меня разобраться, что там с павианами, излечима ли болезнь и не представляет ли опасности для туристов. Все это очень похвально, но ощущения у меня были двойственные. По многим причинам. Вроде бы радоваться надо — человек в форме дал мне поручение. Интересное и ответственное. И Мучеми с его ветеринарными навыками очень кстати оказался под рукой. Но была и досада: у Мучеми время ограничено, равно как и у меня.

Однако, безусловно, ехать надо. Это просьба управляющего, который может прикрыть мой проект в любой момент по велению своей левой пятки, поэтому заработать у него несколько очков будет нелишне. И может, мы принесем пользу. К утру мы, прошерстив складскую палатку, собрали необходимое. Клетка, духовая трубка, дротики, анестетик. Вакутейнеры, иглы, шприцы. Центрифуга и еще ручная про запас. Гематологический микроскоп, предметные стекла, красители. Автомобильный инвертор и дополнительный автомобильный аккумулятор — для аппаратуры. Палатки, спальники. Охапки разных антибиотиков, антисептиков, болеутоляющих. Ватные палочки, наборы для бактериологических исследований, перчатки, маски, хирургические костюмы, хирургические пилы, инструменты для аутопсии, канистры с формалином.

Выехали мы рано. Мучеми когда-то проводил исследования в том секторе заповедника — собирал дерьмо хищников — и теперь предавался ностальгическим воспоминаниям о своей юности. Мы пели. День выдался изумительный. В нас бурлили восторг и предвкушение предстоящей работы над задачей, мы были довольны и горды собой и проделанными приготовлениями. Я надеялся, что власти предержащие тоже проникнутся, увидят, какой я ценный кадр, и перестанут докапываться насчет разрешений на исследования. Мы воображали себя ветеринарным спецназом, разрабатывали стратегию, клялись, что в случае осложнений мобилизуем весь приматологический центр в Найроби, и к нам сбросят парашютные десанты ветеринаров-патологов в ослепительных оранжевых комбинезонах. Мы витали в облаках, пока не решили, что самое логичное для начала — попросить администратора пристрелить одного из умирающих павианов, чтобы провести тщательное вскрытие. Боже, мы ехали стрелять павианов… Тревога, полночи не дававшая мне заснуть, нахлынула с новой силой: что мы там найдем и скольких придется убить, пока мы подберемся к разгадке? А вдруг я оплошаю? А вдруг это и вправду эпидемия? Интересно, как я потом, после всего, буду вспоминать это утро? «Прекрасный был день, мы пели, Мучеми рассказывал нам про львиный помет…»

Администратор встречал нас на парковке. Типичный «старый белый охотник» — точнее, молодой, но все равно типичный. Прежде чем продолжить, скажу прямо, что я о них думаю. Это, разумеется, один из легендарных типажей, порожденных эпохой колонизации Африки, — хемингуэевский человек, матерый охотник, суровый, но справедливый к туземцам, нутром чует все звериные уловки, способен ночь напролет надираться в стельку в найробийском кабаке, а на рассвете трезвым как стеклышко выехать на сафари. Спасет струсившего клиента в критический момент на охоте, соблазнит его жену и так далее и тому подобное. Уверен, что большинство из них такими не были, однако роль они отыгрывали именно такую, поэтому мои претензии не беспочвенны. Когда охота в Кении постепенно зачахла, а потом была окончательно запрещена, настало время для нового витка легенды. Охотничья закалка не исчезает: глубочайшее уважение к достойным соперникам-животным, приобретенное в ходе бесконечного противостояния, приводит в конце концов к тому, что охотник устает убивать и решает беречь. На склоне лет, обратив свои обширные знания на пользу охраны животных, такие люди становятся управляющими в заповедниках. Среди легендарных управляющих периода независимости Восточной Африки точно имелось несколько бывших охотников, теперь в основном африканизировавшихся и ушедших на покой либо оставшихся руководить туристскими лагерями и сафари-фирмами. Не знаю. Точной статистики в этом отношении у меня нет — сколько из них занялись охраной природы, скольким просто нравилось валить зверя, какому проценту действительно удавалось покрасоваться с неприступным видом на фоне восходящего солнца в саванне. Просто я не фанат такого антуража.

Старые охотники (они же управляющие, они же администраторы туристских лагерей) в свою очередь, как правило, не жалуют зоологов. Подозреваю, что они видят в нас прямое оскорбление — приручение их дикой Африки. Они — старые суровые британцы, они пришли сюда первыми, без всякой специальной подготовки, они постигали законы буша на собственной шкуре, самостоятельно выстраивая общую картину. Мы же в массе своей молодые американцы (уже очко не в нашу пользу) из каких-то немыслимых мест вроде Анн-Арбора или Квинса. Мы лезем сюда и пытаемся их буш «поверить алгеброй», формулами растительности, разглагольствуем, понимаете ли, об экосистемах и нишах. Мы бываем здесь наскоками (по сравнению с живущим тут всю жизнь охотником) и выхватываем для изучения крохотные частички: как опыляется некий вид растений, как передается некая болезнь у копытных, какая территория требуется кому-то там для выживания. Мы — слюнтяи с научными степенями, узнающие все больше и больше о все меньшем и меньшем, а в буше даже нос себе подтереть не способны. Они, вероятно, правы.

Отсюда моя предвзятость. При ближайшем рассмотрении администратор все-таки не тянул на старого белого охотника. И не из-за молодости. Старый белый охотник — это скорее состояние души, чем хронологический факт, среди таких людей есть и молодые, чью карьеру оборвал государственный запрет на охоту. Просто этот охотник был слишком коренастый, приземистый, щеки одутловатые, шея и торс начинают заплывать жирком. Слишком гладкий, ни морщинки. Ни намека на пропыленное дубленое лицо, которому рассказчик обычно придает непримиримое выражение, описывая, как Серенгети пошел псу под хвост с тех пор, как африканцы выперли старину Джока Марри. Зато наличествовали опасные, агрессивные тонкие усики, а прическа настолько напоминала плохую накладку, что не оставляла сомнений: волосы у него собственные. Непременные шорты и жилет цвета хаки, гольфы, нескончаемые сигареты, подчеркнуто британский выговор — все как полагается. Как его звали, не помню, а жаль, потому что это одно из немногих имен, которые я не стал бы здесь менять ради конфиденциальности.

Управляющий обещал предупредить по рации о нашем приезде и не предупредил. Я огласил администратору цель визита и сообщил, кто мы, стараясь держать официальный авторитетный тон и внушая, что сегодня все наконец могут заснуть спокойно: мы прибыли спасти ваших павианов. Он выразил восторг по поводу нашего появления, хотя обрадованным не выглядел. Его явно что-то тяготило, но что — не известно. Простор для догадок бесконечный. Может, осознал, насколько безвозвратно канули колониальные времена, раз теперь ему предстоит иметь дело с черным «доктором» Мучеми, которого раньше он в упор не видел. Может, его раздражало, что мы свалились на него без предупреждения, а может, это проявлялась общая неприязнь, которую вызывают у старых поселенцев такие, как я, — новоявленные варвары в их обжитой Кении.

Мы поболтали об объемах туристского бизнеса, о недавних дождях. Я спросил, в каком состоянии павианы. И тут я понял, что мы начали препираться. Он сказал, что да, было несколько больных, но найдем ли мы кого-то сейчас, он не знает.