Хроника чувств - Александр Клюге

Доносчица под постоянным наблюдением. Два дня спустя: с высокой температурой она пишет корявым почерком под диктовку письмо-опровержение, адресованное обербургомистру. При этом она держит под мышкой термометр. Температура: 39,2 градуса.

Регина диктует: «Написанное мной обвинительное письмо было ошибкой. Когда я писала его, то поддалась чувству ненависти к коллеге, потому что я маленького роста. Я сожалею о случившемся. С совершеннейшим почтением».

Моника: Надо бы как-то более нейтрально. (Диктует заново.) «Глубокоуважаемый господин обербургомистр…»

Через несколько месяцев кожа лица Регины стала значительно лучше. Она частенько готова признать, что выглядит теперь «привлекательнее». На Новый год Регина демонстрирует подругам «нового знакомого».

Регина: Совершенно новый.

Паула: На три дня?

Регина: Нет. Он уезжает только в конце первой недели года в бывшую немецкую Восточную Африку.

Моника: А когда вернется?

Регина: Он там останется.

После того как знакомый, после горячей недели, уезжает, Регину это вполне устраивает. Сражения на производственном фронте оставляют ей мало свободного времени. Так что прежнее направление совершенствования Регины теперь не актуально. Свара в больнице приносит гораздо больше удовлетворения, чем на это когда-либо был способен досуг Регины. Следующая дотация из кассы взаимопомощи будет предназначена для улучшения состояния массажного салона Паулы.

Ошибка выбора, и вот уже день для Шмидта пропал. В субботу, в два часа рабочий Шмидт, закончив внеочередную смену, вышел за ворота завода «ВДО-Манометр» и направился в пивную «Грязная ложка». Он проголодался. Взглянув в меню, Шмидт заказывает свинину и два пива. Поев, он платит 9 с половиной марок. Он наелся, но его никак нельзя считать довольным.

Эта еда оказалась для него совершенно внезапной, после целой рабочей недели и еще дополнительной смены в субботу. У него был «выбор» между шницелем с колой, гуляшом с огурцами и пивом и тем, что он и заказал в конце концов. Он сидит, «подзаправившись», еще какую-то часть ценного субботнего послеобеденного времени (правда, из-за усталости и рассеянности он никак не может понять, что с ним делать), а потом отправляется «домой». Там он ложится и спит до девяти вечера. После этого он чувствует себя уже совершенно разбитым.

Поездка Пфёртля. После нескольких недель лихорадочной работы, для рабочих Хайльмайера, Бутлера и Пфёртля внезапно наступают праздники, от страстной пятницы до пасхального понедельника — однако теперь все закрыто. На дорогах пробки.

Пфёртль вымыл свою машину еще в ночь на пятницу и уже пять часов как едет со своей подругой Хеллой Менгеринг, работающей в «Телефонизации и поясном времени», в направлении перевала Бреннер. Им нужно проскочить, пока не началось настоящее пасхальное движение, поэтому они пьют по дороге кофе, чтобы сохранить бодрость. До двух часов в субботу они добираются до Апеннинской гряды. Они доезжают до Виареджо, едут по приморскому шоссе. Пробуют искупаться, хотя вода и холодная, это все же возможно. На них кричат спасатели, потому что в этом месте купаться запрещено. Они никого не знают в этих местах и едут во Флоренцию, где в пасхальное воскресенье не купить ничего интересного. Проявив хитрость, они проезжают на обратном пути перевал в ночь с воскресенья на понедельник. Движение значительно менее оживленное, чем в ночь на пятницу. С середины понедельника они отсыпаются — все было очень дорого, хотя ничего покупать не пришлось, а во вторник с утра им уже на работу.

Инженер Юнгхайнрих отправляется в субботу в два часа дня с четырьмя детьми и женой «обслужиться» в заведение, где подают жареных цыплят. Пиво (приятное, поданное в бокале) оказывает на него в это время дня своеобразное отупляющее воздействие. Воспоминания, в результате пробуждающиеся, можно сказать: значение пива, — не совпадают с реальной ситуацией. Юнгхайнрих требует управляющего и предъявляет ему претензию. «В любом заведении я могу получить цыпленка через три минуты. Здесь же я жду уже час!» — «Дело в том, что мы подаем свежеподжаренных цыплят. Если вы желаете получить подогретого вчерашнего цыпленка, это можно устроить за две-три минуты, пожалуйста!»

Юнгхайнрих: «Ничего себе выбор!»

Ладно, поедим, говорит Юнгхайнрих. Все без толку. Всякое раздражение вредно сказывается на желудке. Он не хочет добавлять к несчастью неряшливого обслуживания еще и ущерб здоровью.

Когда он смотрит на свою жену, его одолевает усталость.

Дети ведут себя пристойно, жена следит, чтобы они не баловались. Семью ждут долгие выходные, полные «свободы, понятой как свобода досуга».

У Штеффи Хазелофф выпуклый лоб. Волосы заканчиваются легким светлым пушком. В кафе есть зеркало. Сидя на своем месте, она может смотреться в него, прилизывая щеткой для волос свою новую прическу, с двумя закрепленными заколками хвостиками по бокам. Брови резко подведены черной тушью, на веках густо положенные зеленые тени. Теперь она встала перед зеркалом и продолжает причесываться, все только потому, что одна из вновь вошедших женщин сказала: «Какие шикарные волосы». Парень из того же кружка пробует согнуть вместе два кольца, которые он выпросил у одной из девушек, чтобы получилось одно кольцо. Другая девушка говорит: «Раз Мари-Лу дала тебе свое кольцо, это не просто так». Штеффи примостилась к своему приятелю и шепчет ему на ухо: «Я тебя люблю». Он: «Можешь оставить это при себе». Она: «Тогда можешь поискать себе кого-нибудь получше». Несмотря на веселье, ничего сейчас не происходит. Он слишком равнодушен, и ее смех, блеск зубов, которые она обнажает, морщинки на лбу, движения глаз — все или раньше времени, или с опозданием, не в такт. «Ничего не движется».

Уж как-то пасхальную субботу надо провести.

Хайнц Лёве, шофер, заплетающимся языком говорит хозяину заведения, в котором сегодня кухня не работает, подают только напитки: «Америкашек и русских надо заткнуть в Индокитай». Двинувшись в туалет, он останавливается на полпути и снова возвращается к стойке: «А если китаёзы полезут, они свое получат». — «Ты голова. Сколько всего читаешь», — отвечает хозяин. «Больше я тебе пока ничего не скажу», — говорит на это Лёве и направляется в туалет, чтобы освободиться от поглощенной жидкости. Четыре выходных подряд совершенно подавили его. Так что он «профилактически» решил набраться по полной. До понедельника ритм прохождения этих дней у него не наладится, а тут-то они и закончатся.

Филипп Далькен решил посвятить страстную пятницу и субботу теории. Он раздобыл проигрыватель, став независимым от радио, приготовил книги.

«Поскольку реальность при отсутствии всякой другой убедительной идеологии сама себе становится идеологией, требуется лишь одно легкое усилие духа, чтобы отбросить эту всемогущую и в то же время ничтожную кажимость».