Вилла Пратьяхара - Катерина Кириченко

— А в дом ходил ночами…

— Ну да, а в дом ходил потому, что должен же я был что-то жрать и пить, наконец? Да и из меня такой походник, сама знаешь… Я все продумал вроде, а вышло, что ничего нужного толком не собрал. Расческу забыл, парацетамол забыл… А у меня, как назло, головные боли сплошняком всю неделю.

— А почему ты мне не дал знать, что ты тут?

Стас чешет затылок.

— Ну почему-почему… Потому. Чем меньше народа знает, тем лучше. Могли бы люди приехать, пришли бы, спросили тебя, где я. Так ты ничего не знаешь и у тебя бы это на лице было написано. А если б знала, то могла бы проколоться как-нибудь, лицо бы дрогнуло, не знаю, интонация не вышла бы убедительная… Так ты будешь сигарету?

— Буду. И долго еще ты от этих людей будешь прятаться?

Стас забирает у меня подушку, ложится рядом со мной и вытягивает ноги.

— Иди сюда. Умничка! Вот так. Не долго уже. Скоро мы уедем.

— Мы?! Куда?

— Детка, ну сегодня у тебя просто вечер вопросов и ответов! Какая разница куда? Куда захочешь. На Багамы, Сейшелы, Каймановы острова…

Резко сев, я убираю с себя руки Стаса.

— В смысле Багамы-Сейшелы? На сколько мы туда уедем?

— Навсегда.

— Что значит навсегда?

— Ну просто навсегда. А чем тебе Сейшелы меньше этого острова нравятся? Будешь там тоже плавать, там море есть, зимы не бывает… Работать там не придется…

— Вот можно чуть поподробнее с этого места? Работать не придется, это почему?

— Да надоела ты уже! Все почему да почему! — неожиданно злится Стас. — Потому! Потому, что денег у нас с тобой будет через неделю — хоть жопой жри! Вот почему!

Вскочив с кровати, Стас обошел спальню по кругу и остановился у окна. Пару раз в сердцах долбанул стену кулаком, от чего откуда-то сверху немедленно посыпалась штукатурка, потом еще пнул ее ногой и нараспашку отворил ставни.

— Духотища-то здесь какая, Господи!

В комнате сразу же порозовело.

— Я не поняла. Откуда у нас скоро будет столько денег? Ты их УКРАЛ? Поэтому ты исчез из Москвы? И поэтому ты скрываешься здесь в пещере, боясь появиться в доме? Люди, у которых ты это украл, МОГУТ СЮДА ПРИЕХАТЬ?! Заявиться в мою «Виллу Пратьяхару»?!

Стас продолжает смотреть в окно и молчит.

— Дьявол! Я все правильно поняла?! Отныне мы всю жизнь проведем в бегах, скитаясь по Сейшелам и боясь даже близко приближаться к цивилизованному миру? А как наша квартира в Москве? Мои вещи? Моя галерея? Лампы? Могила родителей, наконец?! Ты с ума сошел? Ты меня спросил, решаясь на такое?!

Стас опять резко бьет кулаком в стену. Тихо шуршит осыпающаяся штукатурка.

— Не порть дом! — ору я.

— Сама не порть! Ничего не порть! Все. Я ушел. Светает, скоро первая лодка приплывет, и меня в доме быть уже не должно. Ложись спать. Завтра проснешься, все будет уже по-другому.

Стас быстрой походкой сбегает вниз. Хлопает входная дверь. Я спрыгиваю с кровати и высовываюсь в окно, наблюдая, как к скалам удаляется долговязатая фигура.

— Погоди! Я еды тебе хоть завтра принесу! В какой пещере ты живешь?

— В той, что ровно над вашим пляжем! Только если припрешься туда меня пожалеть, то имей в виду: ни единая душа про меня знать не должна! Ни единая ни в Москве, ни на острове! Живи так, как жила, будто ничего не произошло, и где я — ты не знаешь. Понятно?

Солнце уже вот-вот взойдет, над горизонтом протянулась слепящая полоска золота. Не закрыв ставней, я разворачиваюсь и бреду обратно в кровать. Натягиваю на голову простыню и вспоминаю, как еще недавно дрожала ночами в страхе перед маньяком. Мне уже кажутся те времена далекими и наивными. Сейчас я бы с удовольствием поменяла сегодняшнюю мою бессонницу на ту. Но усталость берет свое, и я проваливаюсь в тяжелое тревожное забытье.

«Завтра проснешься, все будет уже по-другому», — вспоминаются мне слова Стаса. Боюсь, как бы они не оказались пророческими.

Наутро, действительно, все было уже по-другому .

Остаток ночи промелькнул будто его и не бывало вовсе. Мне кажется, что не успела я толком сомкнуть глаз, как в дверь уже яростно колотит какой-то утренний псих. Вернее, психи. Я слышу два бодрых выспавшихся голоса. С тихим стоном ненависти к окружающим, я зарываю голову под подушку и призываю на помощь пратьяхару. Меня мучает мое несовершенство, неумение отстраниться от внешнего мира, абстрагироваться, отключить слух, а главное — мысли, которые немедленно начинают роиться в моей голове. Какого черта кто-то смеет вот так вот ни свет ни заря припираться на мою территорию? Несмотря на то, что выстроить на скалах забор с технической точки зрения оказалось невозможным, должны же люди понимать, что мой дом стоит на частной территории, а следовательно они проникли сюда против воли (ну ладно, просто без разрешения) тихо спящего хозяина? Должна же быть, в конце концов, какая-то совесть у народа? И сколько сейчас вообще времени?

Для того чтобы узнать время, которое необходимо мне только для того, чтобы мысленно заклеймить беспардонных визитеров еще большим позором, мне приходится высунуться из-под подушки и разлепить один глаз, в который тут же болезненно ударяет противно-яркий свет нового дня. Оказавшиеся на свободе уши немедленно хватаются за добытую информацию, рьяно передают ее в мозг, а от этого дурака ничего другого и не жди: он тут же приступает к анализу услышанного. В дом ломятся двое, мужчина и женщина, оба говорят по-английски и очень громко. Я почти могу различить их слова, но не желаю этого делать и, убедившись, что сейчас всего лишь половина девятого, снова уползаю под подушку. Я имею полное право спать когда мне вздумается, тем более что половина девятого — явно не время, чтобы так орать под чужими окнами!

— Алле, гараж! Есть кто живой? — раздается снизу уже по-русски.

Мозг улавливает определенный конфликт информации и опять возбуждается. По его сведениям, кроме меня на нашем пляже по-русски говорить никто не может. Разумеется, не считая нежданно объявившегося вчера Стаса, но голос явно принадлежит не ему, а какой-то наглой бабе. Пратьяхара! Майя! Ничего этого нет, я сплю, и все происходящее лишь дурной утренний сон. Утренние сны только и бывают дурными, это нормально, особенно если учесть, что полночи ты прыгал по дому с топором, вылавливая маньяка.

Но попытка заснуть грубо прерывается уже совсем запредельным хамством: по лестнице внутри дома, моей лестнице, ведущей на второй этаж, начинают громко цокать чьи-то каблуки! Я почти не верю собственным ушам!

— Привет, моя дорогая! Сколько можно ломиться в двери? Ты такая не гостеприимная! Слава богу, у тебя было не закрыто, и я смогла зайти!

Это уже слишком! Я вылезаю из-под подушки и глазам моим открывается совершенно невероятная картина. Оторопело хлопая ресницами, я пытаюсь совместить реальное изображение и мои теоретические представления о возможном. Ошибки быть не может, в ужасе доходит до меня, и передо мной действительно стоит во всей красе нарядная и восторженная Жанна.