Годунов. Кровавый путь к трону - Александр Бубенников

Найдя на короткий срок относительную безопасность в Путивле, разбитый наголову, без лишних надежд и иллюзий на царский престол в Москве, самозванец и оттуда хотел бежать восвояси, но его удерживали отчаявшиеся изменники присяги. Этот сброд дворян и детей боярских, переметнувшийся от царя Годунова к его династическому противнику, пытался разжалобить признанного ими «царевича Дмитрия»:

– Мы всем тебе жертвовали, а ты только думаешь о жизни своей постыдной и предаешь нас мести Годунова! Но мы еще можем спастись, выдав тебя живым в руки царя Бориса…

И самозванец первый раз в жизни заколебался: что ему делать – идти до конца навстречу своей славе и погибели или же бежать с проклятыми соратниками?

– Как мне быть с вами, изменниками? Вы уже раз изменили своему избранному «не природному» царю. Теперь вы хотите изменить «природному» царевичу, выдав его Годунову…

И русские запутавшиеся изменники сказали самозванцу, что готовы отдать тому все, что они имели – жизнь и достояние, – ободрили упавшего духом «царевича», более того, поручились своими головами за множество своих единомышленников и ненавистников Годунова в его полках и гражданских структурах.

Не менее ревностную поддержку оказали самозванцу донские казаки, к Путивлю подошло войско в четыре тысячи сабель, другие казаки осели в других крепостях с клятвенным обещанием «Дмитрию-царевичу» биться за него «до последнего издыхания». Волей и неволей самозванец остался в Путивле с подошедшими с Дона казаками и русскими изменниками. Приободрившись новым разворотом событий, он послал верного ему по гроб жизни изменника Бориса Татева к королю Сигизмунду III с просьбой королевского вспоможения претенденту на московский стол. А сам, по совету изменников, принялся укреплять крепость Путивля и сочинять свой «царский манифест» в пику «завиральным» манифестам Годунова и патриарха Иова.

В вымышленном манифесте о чудотворном спасении в Угличе «Дмитрия-царевича» и тайном воспитании в Литве было несколько знаковых вещей, которыми он хотел привлечь на свою сторону не только дворян с чернью, но и противодействующих ему на северской земле бояр Мстиславского и Шуйского. В частности, хвастался драгоценным крестом, даром от князя, главы боярской Думы Ивана Мстиславского, убитого по приказу Годунова в ссылке. Хвастался и тайной связью с великим канцлером княжества Литовского Сапегой, будучи в Москве, где видел, как хищник Годунов, незаконно сидящий на престоле его отца Ивана Грозного, расправлялся с лучшими людьми – Шуйскими, Мстиславскими и Романовыми.

И Федор Мстиславский, и Василий Шуйский, стоящие во главе своих войсковых соединений русской армии, прочитали то, что хотели. Их пассивность, нерасторопность будут в помощь самозванцу. В конце концов, как потом окажется, бояре хотели уничтожить царя Бориса и всю династию Годуновых с помощью самозванца, а потом уже сражаться с теми же расплодившимися самозванцами в союзе семибоярщины или по отдельности. К тому же слабыми, если не откровенно бездарными военачальниками были Федор Мстиславский и Василий Шуйский, в отличие от их погибших от репрессий Годунова великих родичей Ивана Мстиславского и Ивана Шуйского.

Но и простые русские дворяне и простолюдины получили из манифеста самозванца знаковый сигнал: многие лучшие люди признали в нем истинного «природного» царевича, потому он не оставлен Богом даже в несчастной для него битве с войском Годунова при Добрыничах. Он просил и требовал от верных «природному Дмитрию-царевичу» соплеменников, отказавшись от Московского «не природного» царя Бориса, идти защищать его в крепости Путивля.

Доказательством того, что грамоты царя Бориса и патриарха Иова лгут, называя законного претендента на московский стол «Дмитрия-царевича» расстригой Отрепьевым, будущий царь Московский возил с собой некоего пропойцу-монаха, которого выдавал за «названного Григория Отрепьева». А смысл манифеста самозванца для всех: не верьте царю и патриарху с их байками про самозванца на трон Отрепьева, сами они самозванцы на царском и патриаршем престолах. Придет на престол царский законный «природный Дмитрий-царевич», сместит он с престола незаконного царя Бориса и его «карманного» патриарха, а пьяницу и вора Отрепьева отправит в его родные места под Ярославлем…

Почему манифест самозванца – помимо видных бояр и дворян – был обращен и к простолюдинам? А потому, что самозванец уже вошел в роль милостивого к русским подданным «природного» государя, скорбящего даже об убитых им в бою воинах-простолюдинах. А московский «не природный», а избранный царь Борис милость к своим подданным низкого происхождения, как показала битва под Добрыничами, не оказывает и никогда не окажет, презирая простолюдинов, может, даже ненавидя, зато обожая иноземцев, своих немцев и даже пленных поляков.

Ведь в той победной для царя Бориса битве царским войском было захвачено около трех тысяч пленных, но именем царя всех сдавшихся поляков отвели в Москву, зато всех казаков и примкнувших к ним прочих изменников приказом московского царя повесили без суда и следствия. Ведь воеводам царя не время было преследовать и ловить самозванца, войти на плечах отступавших в занимаемые мятежниками крепости. Воеводы, надолго задержавшись под Добрыничами, занимались казнями, расстреливали партиями землевладельцев и безземельных жителей Комарницкой волости за их измену, усиливая остервенение простолюдинов, ненависть к «не природному» царю Борису. Не эти ли казни и унижения простолюдинов усиливали доброе расположение к самозванцу, склоняющему голову над им же убитыми русскими воинами. Вдобавок в народе ходили слухи, что в предыдущей битве на северской земле самозванец был милостив к русским воинам: всех распустил, не то что царьубийца Годунов. Намучился народ со своим царем Борисом в мирное время, где любое недовольство народа – в голод или без голода – тот подавлял с невероятной жестокостью. И это при ухудшающейся с каждым годом жизни простого народа. Ведь только за то время, пока конюший и правитель Годунов руководил правительством при царе Федоре Ивановиче, подати с крестьян повысились на 50 %, проценты по ссудам, составлявшие в царствование Ивана Грозного 20 %, при Годунове выросли в десять раз и достигли 200 %.

Недовольные крестьяне разбегались из центральных областей на окраины, ближе к границе. Многие подавались в казаки. Вот и на северской земле таких беглых крестьян было много, да и в крепостях, которые сдавались самозванцу «по первому его чиху», служили недовольные Годуновым крестьяне-холопы и разорившиеся дворяне… Помиловать бы мятежников северской земли, да нельзя, опять перебегут к самозванцу. Вот и карали воеводы Годунова пленных и сочувствующих самозванцу крестьян, вешая мужчин за ноги, сжигали, «мятежных» женщин и малолетних детей топили, а оставшихся в живых продавали в холопы. Только показными казнями тоже усмирить народ было нельзя, видя такое, крестьяне склонялись в пользу «милостивого „природного“ царевича»… Что ни делай здесь Годунов, казня или милуя, все оборачивалось тупиком и крахом царя… Тупик краха… Крах тупика…

Крестьяне и казаки, узнав о зверствах Годунова, ручьями и реками текли в Путивль к самозванцу… Царские воеводы, прознав, что самозванец не истреблен, пошли сначала большим войском к Рыльску и, не обещая никому помилования, потребовали сложить оружие и сдаться. Но воеводы-изменники, видя перед собой виселицу, велели сказать боярину Мстиславскому: «Служим не царю Борису, а царю Дмитрию» – и дали залп из всех пушек. У царских войск Мстиславского был многократный перевес над войском Рыльска, но боярин Федор Иванович почему-то не торопился идти на приступ. Полмесяца Мстиславский занимался бомбардировкой Рыльска, безуспешно пытаясь поджечь деревянную крепость. А на самом деле, по примеру самозванца, похвалялся собственным человеколюбием, посылая тем самым ответ «Дмитрию-царевичу», мол, послание его, с добрым упоминанием имени его отца Ивана, подарившего драгоценный крест «царевичу», прочитано. Своим пассивным человеколюбием, нежеланием активно воевать, наступая, Мстиславский был симпатичен самозванцу и проклинаем из Москвы Годуновым, требующим разгрома мятежа.