Блуд на крови - Валентин Лавров

— Не стоит утруждать ножки! — улыбнулся сыщик. — На санях с ветерком доставим, прямо в дом… казенный. И поможем отыскать остальные «подарки»!

Хотела Чеброва что-то сказать, да только нервно глотнула воздух и зубами ляцкнула.

…Менее пяти минут понадобилось Жеребцову, чтобы в комнатушке Чебровой найти уворованное. Из подушки он извлек зашитые туда восемнадцать тысяч рублей.

Преступница грохнулась на колени, застонала:

— Виновата, всю правду скажу! Ночь крепко спала! Утром только первый раз зашла к матушке нашей… а она… мертвая. А когда Капитон убег из дому, вот я и согрешила… схватила из сундука что под руку попалось. Ах, бес попутал! Беляевы еще дрыхли. Думала, что никто не догадается. Ах, срам!

Чеброву отправили в тюрьму, а сами вернулись в дом Пискуновой.

Там их уже поджидал вызванный нотариус. Он огласил завещание покойной, по которому десять тысяч получал дворник Капитон, десять — супруги Беляевы и пять — Чеброва. Все остальное, включая дом, отходило к Хайлову.

В присутствии понятых вскрыли сундук. В нем обнаружили всего лишь около десяти тысяч рублей и несколько ювелирных безделушек. Остальное непостижимым образом исчезло.

— Грабеж! — зарычал Хайлов. — Николай Иваныч, выручай! Поймай воров, найди тетушкины богатства.

Осмотрели весь дом — нигде ничего интересного не обнаружили.

— Время — обедать, а мы еще не завтракали! — резонно заметил Жеребцов. — На голодный желудок только кошки хорошо мышей ловят, а сыщику кусок мяса надо. Хоть ныне и пост, но грех наш маленький, простится.

Оставив урядника и городового наблюдать за порядком, Жеребцов и Хайлов оделись и вышли на крыльцо.

Природа словно устала бушевать. Был чудный солнечный день. Дым из труб тянулся прямо вверх. Зимние птахи весело суетились возле ярких плодов рябины, росшей возле дома.

— Терентий, можешь не запрягать! — распорядился сыщик. — Мы зайдем в ближайший трактир. — Говоря так, он внимательно обозрел ближайшее пространство.

Вдруг во двор вошел университетский посыльный. Пес, гремя цепью, стал бросаться на него. Но длина цепи была так рассчитана, что свирепый зверюга не дотягивался до пешеходной дорожки около двух аршин.

— Это вам, господин Жеребцов. — Посыльный протянул пакет с сургучными печатями.

Хайлов удивился:

— Ивановский уже успел произвести вскрытие?

— Даром что старик, а любому молодому сто очков вперед даст! — довольным тоном проговорил сыщик. — Впрочем, я догадываюсь, что написал уважаемый эксперт…

Хайлов с любопытством воззрился на приятеля:

— Интересно, проверим, Николай Иваныч, еще раз твою сметку. Так какие же причины смерти называет профессор? Выскажи предположение…

— Он сделал вывод, что «смерть наступила в результате обтурационной асфиксии, возникшей в результате закрытия мягким предметом, вероятнее всего подушкой, дыхательных отверстий рта и носа…» А теперь вскрой пакет и почитай… — Жеребцов хрустнул сургучом.

Хайлов начал читать, и глаза его от удивления стали еще более круглыми:

— «Смерть А.И. Пискуновой наступила в результате обтурационной асфиксии… гм… мягким предметом». Ну, Николай, ты — молодчина! Кто-то сравнил тебя с заграничным Лекоком. Нет, ты выше! Скажи, как ты определил удушение подушкой?

— В свое время открою секрет. А сейчас ответь: это лающее существо с цепи иногда спускают?

— Боже сохрани! Кроме дворника, он никого к себе не подпускает.

— Другие собаки по двору не бегают?

— Никогда не видел.

— Тогда приготовься к фокусу: сейчас мы, кажется, вернем твои сокровища. Эй, дворник, иди-ка сюда! Сними пса с цепи и закрой его в дровяном сарае.

Капитон, вертевшийся возле ворот, от неожиданности и испуга, кажется, едва не грохнулся на снег. Он залепетал:

— Это, тово, никак нельзя… потому кусается…

Жеребцов достал из бокового кармана револьвер:

— Придется застрелить. Не жалко псину?

Капитон направился к ощетинившемуся кобелю, освободил от цепи, крепко держа за ошейник. Он поднял глаза на сыщика, мучительно о чем-то раздумывая. Вдруг заорал:

— Ату его, взять! — и направил пса на Жеребцова.

Сыщик не успел снять револьвер с предохранителя, как зверюга вцепился ему в полу пальто. От толчка сыщик едва удержался на ногах.

И тут пригодилась могучая сила Жеребцова. Он схватил собаку за ее пушистый и длинный хвост, отодрал от себя и, держа на вытянутых руках болтавшегося вниз головой зверя, с размаху бросил его в находившийся поблизости колодец.

Воспользовавшись замешательством, Капитон выскочил за ворота, ударом кулака сбил с облучка ямщика и, дико гикая, понесся по улице.

— Между прочим, пальто у меня было новое, — многозначительно проговорил Жеребцов. — Шестьдесят рубликов знаменитому портному из Москвы Анатолию Гришину отвалил.

— Пальто за мною, — покорно вздохнул Хайлов. — И угощение. Только прежде следует принять меры по задержанию Капитона. Кто бы мог подумать, что он окажется убийцей? Я из аптеки позвоню в жандармерию, самому командиру — полковнику Георгию Петровичу фон Медему. Дворник, думаю, попытается выбраться своим ходом из города…

Оперативные рассуждения Хайлова были прерваны… самим Капитоном. Двое здоровых городовых конвоировали дворника, предварительно связав ему за спиной руки. Увидав дико несущегося Капитона, городовые вскочили на подвернувшиеся им саночки, запряженные парой, догнали беглеца и взяли в плен.

Городовые выслушали благодарность и приказание Жеребцова:

— Доставить подозреваемого в ближайший участок!

— Так точно — доставить!

После этого Жеребцов весело провозгласил:

— Приступаем к предпоследней сцене нашего спектакля под интригующим заголовком — «Удавленная старушка, или Наказанный порок». — Он поманил к себе супругов Беляевых, наблюдавших сцену с дворником: — Не откажите в любезности, еще раз будьте понятыми!

Во дворе воцарилась напряженная тишина. Сыщик с легкой улыбкой подошел к конуре, осмотрел ее и обратился к Арсению Беляеву:

— Пожалуйста, помогите!

И они вдвоем перевернули собачий домик. Затем Жеребцов принес из сеней топор и ловким ударом вышиб одну из досок днища. Полик был двойным, дабы подстилка в конуре не мокла. Запустив руку в образовавшееся отверстие, сыщик вынул увесистый сверток и ласково обратился к Беляевым и обомлевшему Хайлову:

— Милости прошу, господа зрители, под крышу осиротевшего дома!