Демонолог - Эндрю Пайпер

– Может быть. Но не исключено, что здесь нам действительно будет попадаться все больше и больше таких штучек.

Элейн зачитывает вслух некоторые из последних новостных сообщений, которые прочла на экране смартфона – новостей с восточного побережья Центральной Флориды. Многие из них и впрямь представляются удивительно странными и причудливыми. Например, история о кошке, которая нашла дорогу домой после того, как ее выкинули на дорогу в десяти милях от дома («Мы теперь глаз с нее не спускаем!» – цитируют ее владельца). Рассказ о мужчине, который выиграл подряд два многомиллионных джекпота в лотерею («Что я сделаю первым делом? Расплачусь за свой траханый грузовик!»). Сообщение об акуле, которая отгрызла ступню у австралийского туриста («Я понял, что что-то не так, когда выпрыгнул из воды и люди вокруг начали орать»). Но ничего, что носило бы печать присутствия Безымянного.

– Нам, видимо, придется просто поразнюхивать вокруг, когда мы туда доберемся, – говорю я. Но О’Брайен меня не слушает. Она полностью погрузилась в то, что в данный момент читает на экране айфона. – Что-нибудь нашла?

Подруга заканчивает чтение очередного сообщения, а я подзываю официантку, чтобы заказать еще кофе.

– Это случилось всего два дня назад, – медленно произносит Элейн.

– Это когда я был в Уичите, – говорю я. – В тот день, когда я добрался до строк «Ты, солнце… Как ненавижу я твои лучи».

– То есть это происходило в то же время, когда тебя привлекли эти строки. Значимое совпадение.

– Ты мне это перескажешь или мне лучше самому прочитать?

О’Брайен берет свой стакан с апельсиновым соком, но, сделав презрительную гримасу при виде мякоти, плавающей на поверхности, ставит его обратно на столик, так и не поднеся к губам.

– По всем статьям, это были хорошие ребята, – начинает она. – Что лишь делает эту историю еще более невероятной. Еще более ужасной.

Это произошло в начальной школе на западной окраине городишки Джупитер, известной сильным влиянием местной конгрегации, высокими результатами экзаменов, а также почти поголовным членством учителей и учеников в местных религиозных организациях. Дети там по большей части были знакомы друг с другом еще с дошкольного возраста. Сыновья и дочери верхнего слоя среднего класса, дети того, что моя коллега называет «средоточием уверенности в том, что Господь любит нас, американцев, больше всех других».

Третий класс. Восьмилетки. Дурачатся, убивают время перед ужином на игровой площадке позади школы, когда учителя уже разошлись по домам, а старшеклассники отправились туда, где обычно проводят время в сумерках. Обычный вечер, во всех отношениях ничем не примечательный. И где-то между 3.40 и 4.10 – в это время на месте трагедии появляется первый взрослый – все семеро детей вдруг нападают на одного из своих товарищей по играм. На мальчика, имя которого полиция не разглашает. На ребенка, которого родители, учителя и даже сами нападавшие всегда аттестовали как всеобщего любимца, на мальчишку, ничем не отличающегося от остальных – ни в расовом, ни в религиозном, ни в демографическом смысле, – который родился и вырос в Джупитере, как все прочие. Однако его приятели, вооружившись камнями и сучьями сикомор и используя собственные кулаки и ноги, вдруг напали на него и избили до такого состояния, что он впал в кому.

Животные. Дикие звери. Эти слова появляются во многих репортажах. «Они вели себя как дикие звери», – заявил кто-то из соседей или советник городского муниципалитета. Но его поправила мамаша одного из обвиняемых: «Дикие звери никогда не сделают друг другу такого без причины».

Следователи пытались связать это с возможным использованием наркотиков, с гангстерским влиянием, с чьими-то хулиганскими замашками. Но были вынуждены прийти к заключению, что эта вспышка насилия не была ничем спровоцирована. По меньшей мере один местный умник задрал уровень обсуждения еще выше, сообщив о возможном отравлении какими-то токсичными веществами, об облаке отравляющего газа, которое привело ребят только на этой игровой площадке к временному безумию. Но этим предположениям, что и неудивительно, не было приведено никаких убедительных доказательств. Психолог, входящий в состав школьного совета, заявил, что его опыт не дает никаких объяснений этому событию. И Элейн полностью согласна с этим его заявлением.

– Восьмилетки не станут такого делать с другими восьмилетками, – говорит она, заставив себя на этот раз проглотить немного сока, чтобы справиться с кашлем, разрывающим ей глотку.

– А как же насчет тех двух парнишек в Англии, которые убили едва научившегося ходить младенца, выманив его из торгового центра?

– Это, наверное, было просто соревнование между двумя ребятами. А что до жертвы, то они были незнакомы и рассматривали ее всего лишь как объект для своего эксперимента. Но здесь речь идет о семи ребятах – трех мальчиках и четырех девочках, – и участвовали в этом все. А жертвой стал их товарищ, приятель.

– А что об этом говорят сами дети?

– Никто из них почти ничего не помнит, разве что саму драку. А вот почему это случилось, тут они дают одно и то же объяснение.

– Какое?

– Мне велел это сделать Тоби.

Комната начинает бешено вращаться. Превращается в какую-то детскую карусель из мелькающих оранжевых и желтых оттенков.

Тоби. Тот самый, что являлся к Тэсс из Другого Места. Тот, у кого было какое-то сообщение для меня.

Мальчик, который больше не мальчик.

– Кто такой Тоби? – ухитряюсь спросить я после того, как притворился, что откашливаю нечто, застрявшее у меня в горле.

– Хороший вопрос. Никто не знает, кто это такой.

– А что им о нем известно?

– Эти ребята смогли сообщить только то, что это новенький мальчик в их городе, который не ходил в их школу, но который появился там после обеда и разговаривал с ними. И не прошло и десяти минут, как этот Тоби сумел всех их убедить, что они должны порвать того своего приятеля на части.

– Полиция его разыскивает?

– Конечно. Но у них нет никаких зацепок, никаких улик. Думаешь, они его найдут?

– Нет.

– Потому что…

– Потому что никакого Тоби нет. По крайней мере больше нет.

Мы с О’Брайен смотрим друг на друга через стол. И между нами устанавливается молчаливое согласие. Если один из нас был безумен раньше, то теперь безумны мы оба.

– Дети дали какое-нибудь описание внешности этого Тоби? – спрашиваю я, бросая на столик деньги в счет платы за завтрак.

– Тут еще одна странность. Ни один не смог дать достаточно точного описания его внешности со всеми подробностями, так что художнику не удалось составить фоторобот. Но все дети были полностью уверены насчет его голоса. Это был голос ребенка, но использовал он взрослые слова. То есть говорил как взрослый.

– Такой голос, которому никогда не скажешь «нет», – говорю я. – Да-да, я сам такой голос слышал.