Холодное сердце пустыни - Вера Волховец

Было такое ощущение, что Пауль ему что-то подсказал…

— Мун, Мун, просыпайся.

Ненавистное имя жгло душу сильнее любого каленого железа. Как же она устала быть Мун. А ведь нет просвета даже, не виделось.

Мансул не спешил убивать её рабским ошейником, Эльяс не думал раскаиваться в собственной гнили и пересматривать условия пари, Шии-Ра же… Ей, кажется, было забавно наблюдать все это представление. Да и потом, не может же Солнцеликая няньчиться со всеми, кому она дала силу.

Тысяча шайтанов, до чего же она дошла — рассчитывать на кого-то в освобождении от тяжкой доли.

— Мун, Мун…

— Я не сплю, — тихо выдохнула Сальвадор и с усилием заставила себя сесть.

Зулейха, что до этого осторожно трясла её за плечо, понимающе закивала и бросилась умываться.

Осторожно — потому, что после порки Мансула девушки Мун все-таки сочувствовали. Они думали, что это духи уволокли девушку куда-то в пустыню, где на неё и наткнулся искатель приключений, караванный охотник на духов и вообще бравый воин — брат господина Амана.

Мансул — вроде бы тоже так считал, но в качестве мелкой маленькой мести приказал Мун вообще не показываться из шатра без черного длинного покрывала-накидки с одной только узкой прорезью для глаз, закрывавшим тело аж до колен. И вообще — одеваться только в черное! Считалось, что так можно укрыться от глаз мелких духов, что сводили с ума некоторых смертных. Это была и часть наказания, конечно, наверняка она бы с ума сходила от жары и духоты — если бы была смертной. Но, за сотню лет она к раскаленному Махаккару привыкла, да и честно говоря — внешний жар она сейчас почти не замечала.

Калило изнутри.

Что можно сделать за два дня и чего нельзя успеть за сотню лет до этого?

Можно сойти с ума. Окончательно и бесповоротно спятить.

Пауль…

Он просто будто исчез. Нет, он по-прежнему был в лагере, по-прежнему ходил в ночные вылазки с охотниками на духов, и пару раз за эти два дня она все-таки с ним пересекалась, но…

Он молчал. И будто не замечал её. Один раз — Сальвадор почти готова была поклясться, что он обогнул её по дуге.

Нет, она ничего особенного от него и не ждала, никакого синего лотоса, принесенного в дар, все-таки он шел за ним для Мун, а не для Судьи, потому коварная Нии-Фэй и раскрыла ему глаза в ту же секунду, как только признала его победителем. Но настолько предательской тишины от него она не ожидала. Ничего.

Гордости было слишком много, чтобы идти к нему самой, чтобы что-то говорить, навязываться. Ну уж нет, она не будет, обойдется как-нибудь…

Хотя, чего греха таить, Сальвадор уже с нетерпением ждала, когда же, когда догорит этот последний закат, когда Пауль шагнет на белый песок её капища, когда она сможет с ним… Поговорить. Хотя бы пару слов, до того как рассечет его присягу и отправит к батюшке в Эффины. Пусть… Пусть боги потом дерут горло, пусть Эльяс изводит остаток вечности, вот только этот балбес уйдет в Эффины, вернется домой, и на память она выпрямит линию его судьбы. Хорошую жену, детей, сколько душа попросит, верный промысел…

От того, что он где-то там будет доживать свою жизнь, а ей даже взглянуть на это не получится, к горлу как всегда подступил ком, но его Сальвадор привычно проигнорировала.

Одно в этом выборе было ужасно — как можно было оставлять пустыню без Судьи? Нет никого, кто за сотню лет оказался готов принимать её долг и заботу. Сколь много проклятий она получит, отдав кинжалы Эльясу? Сколь много боли останется дочерям пустыни, если не будет у них заступницы?

Она все еще надеялась, что что-то придумает, как-то решит эту проблему, но на ум ничего не шло.

Только надеяться, что в её опустевший Чертог придет другая хозяйка, и она возьмет и кинжалы, и имя, и возьмется за этот промысел. Дорожка все-таки уже проторенная…

К завтраку Мансула она явилась вовремя и привычно сняла покрывало. Перед хозяином — разрешалось. Если хозяин завтракал один.

Из всех утренних обязанностей у Мун имелись две: накрывать на завтрак хозяину и играть на флейте или эффинской арфе. Услаждать слух — и глаза, ведь под покрывалом пряталась бесстыжая кофточка-чоли, открывавшая и живот, и плечи, и все остальное. С черными шароварами вполне смотрелась…

И никто и не думал освобождать Мун от её обязанностей только потому, что совсем недавно её хозяин расписал ей спину плетью. Отнюдь. Это была тоже часть наказания, положенного ослушнице-рабыне.

Сегодня у Мансула было какое-то непривычное настроение. С одной стороны, раздраженное, с другой — и доброжелательное в том числе.

— Садись, позавтракай со мной, Мун, — приказал он, как только девушка сложила покрывало.

Это было не то что нельзя, можно, вот только горделивый и самовлюбленный Мансул никогда не ронял свое достоинство до того, чтобы разделять пищу со своими рабами. Особенно — перед теми, кто совсем недавно провинился. Но в шатре сейчас никого не было, ронять лицо было вроде как и не перед кем.

Ей было все равно. Обязанности рабыни стали хоть и раздражающей, но привычкой, требованием от её обстоятельств. Думалось только о том, что все-таки еще три дня назад Пауля бы по дороге к Мансулу она бы точно встретила…

Пальцы Мансула сжались на её подбородке. Пришлось заставить себя посмотреть ему в глаза.

— Ты плохо ешь, Мун, — Мансул на самом деле пытался выглядеть добрым. Правда, в его случае это получалось так же как у крокодила, но что уж тут… — Тебе не здоровится? Следует ли вызвать к тебе знахарку или это проблемы по вашей шайтановой женской доле?

Такая обходительность была в новинку.

— Нет, господин, я в порядке, — устало шевельнулись её губы. Она даже не задумалась на тему, что же ей солгать. Ничего не хотелось. И кусок в горло не лез по вполне определенным причинам, совсем не известным Мансулу.

Она ничего от него не ожидала. Но то, что Мансул, измерив её долгим взглядом, прикажет повернуться к нему спиной — не ожидала больше всего.

Что ж… Хозяйская воля…

— Что же мне с тобой делать, шайтанова девка, — узловатый палец Мансула скользил вдоль красных полос, оставленных плетью — скользил с нажатием, чтобы совершенно точно причинить боль, — тебя нельзя дарить халифу, он меня лично скормит мантикорам, если ты провернешь фортель, подобный последнему… Себе тебя оставить? Так ведь ты вечно как будто не здесь витаешь. Я ведь говорил тебе, чтоб ты сама меня попросила, если захочешь остаться. Говорил?

В эту секунду Мансул прихватил её за волосы, и оттянул их назад.

— Я тебе говорил, отвечай? — тихо прошипел он в самое ухо девушки.

— Говорили, господин, — его, кажется, выводило из себя её безразличие. Он тут из кожи вон лез, чтобы если не добиться её трепета, так хоть причинить боль, а у неё даже лицо не вздрагивало…