Время наступает - Владимир Свержин

– Сестрица, у тебя есть единственный способ не превратиться завтра в кучку пепла – взойти на трон вместо него.

– Но как? Его старший сын, Камбиз, унаследует державу по закону Персии.

– Ерунда! – перебил ее Нидинту-Бел. – Камбиз далеко. Против него вся армия фараона, помощи ему ждать неоткуда. Объявим ли мы его сегодня мертвецом, или заговорщиком, он, все едино, не сможет этого опровергнуть. Твой же сын, Бардия, еще слишком юн, чтобы царствовать самостоятельно. Призови кого-нибудь из верных тебе евнухов, ты ведь наверняка подкупила их с избытком? Пусть сейчас же запишет последнюю волю царя.

– Но он не может говорить!

– Зато я могу! – насмешливо проговорил заговорщик. – А золото поможет заткнуть чересчур болтливые рты. Надо действовать быстро, пока мы сможем показать толпе еще живого Кира. Если здесь будем только ты, я и писец, кто тогда, кроме нас, сможет утверждать, что царь не мог продиктовать свою последнюю волю? А гласить она будет, что вплоть до того возраста, когда Бардия сможет царствовать сам, ты назначаешься правительницей всех земель, подвластных персам. Я же, как твой ближайший родственник, облеченный к тому же личным доверием Кира, стану твоим оплотом, хранителем твоей жизни и воспитателем сына. Всякий сможет подтвердить, что нынче именно мне Кир велел командовать своим войском. Любой скажет, что я бился с ним плечом к плечу, и некто иной, как я с риском для жизни вынес его, раненого, с поля боя. Ну же! Решайся! Можешь поверить мне, я видел немало ран. Не пройдет и часа, и Кир предстанет пред своим богом.

Лайла молча кивнула, утирая слезы.

– Вот и славно. А потом, когда ты станешь моей женой…

Шум бронзовых труб прорвался сквозь гул и скрежет близкого сражения.

– Это что еще такое? – Нидинту-Бел бросился из шатра, но в этот миг тяжелая пола, закрывавшая вход, отлетела в сторону, и в последнее обиталище грозного царя ворвался запыхавшийся гонец.

– Дарий приказал сообщить государю: «Валтасар не изменил своему долгу. Он пришел вовремя!»

«Когда же спросят у вас, – выводил старец Амердат, примостившись на валуне, – кого почитаете вы отважнейшими из смертных, вспомните о воинах Архелая, гордых сынах Эллады, всех до единого, павших в неравной схватке с войском персидского царя Кира, и Валтасара, царя Вавилонского. Ибо было их числом всего четыре тысячи, врагов же их – и по тридцатеро на одного. Однако же эллины сложили головы свои, не отступив и не сдавшись, и многие из персов и вавилонян в тот день лишились жизни от их оружия. Сам царь Кир, победоноснейший из царей и славнейший из воинов, распрощался на том поле брани с жизнью. Был он ранен копьецом в шею, так, что, отворив кровеносную жилу и пробив позвоночный столб, острие его с другой стороны вышло на волю».

Амердат утер пот с морщинистого лба. Перед его глазами расстилалась широкая равнина, на которой недавно разыгралось сражение. По нему еще ходили воины, даря последнюю милость смертельно раненным, собирая оружие и доспехи и вытаскивая тех, кто нынче удостоится погребального костра. Над полем, расправив кожистые черные крылья, парили ухеели, недовольно крича всякий раз, когда новая жертва исчезала в пламени.

«Сколько ведомо мне, не случалось прежде такого сражения, чтоб столь многие доблестные мужи погибли в столь ничтожном месте. – Он задумался и, покачав головой, вывел новые слова: «Когда же утихли звон оружия и стоны раненых, произошло самое дивное. Любимая жена убиенного Кира, Лайла, вавилонянка знатного рода, огласила последнюю волю царя персов. В ней же Кир, прежде чем испустить последний вздох, объявил первенца своего, царевича Камбиза, мятежником, вступившим в сговор с фараоном Египта, а потому все свои владения оставил он младшему сыну, Бардии. Означенная же Лайла при сыне названа правительницей, покуда тот в истинную силу не войдет. А дабы никто царскую волю нарушить не посмел, защитником к ней Кир назначил своего верного союзника и друга, Валтасара, царя вавилонского, прежде изменником Нидинту-Белом оболганного, но верность свою неуклонно соблюдшего.

Многие из персов той волей были недовольны, особо же племянник убиенного царя, по имени Дарий. Однако же против царской воли выступить он не посмел и лишь громкими речами поносил Лайлу, как изменщицу. Тем все и завершилось».

Амердат еще раз прочел написанное и остался доволен проделанной работой. Только одного он не знал, не видел и потому не упомянул. Не видел он, как вслушивался в крики глашатаев мрачного вида всадник на караковом жеребце, чертами лица удивительно похожий на вавилонского царя Набонида.

– Вот, значит, как, дорогая сестрица, – процедил он сквозь зубы, слушая, как ветер разносит имя Валтасара, последней волей Кира – наместника Персии. – Что ж, это мы еще посмотрим!

Слово «правда» в политике может означать самую наглую ложь, которую не удается опровергнуть.

Эдгар Гувер

Обливаясь потом и проклиная судьбу, тысячи рабов, еще недавно бывших воинами лидийской армии, тащили на спине камни к тому самому пригорку, откуда еще совсем недавно победоносный Кир созерцал бой с армией мятежников. Для тех, кто отважно погибал в схватке, у персов всегда находились слова уважения; тем же, кто в страхе за свою жизнь бросил оружие, уготованы были лишь бич и участь двуногого скота.

Теперь, когда битва отгремела на этом сглаженном временем скальном обломке, ставшем отныне для всякого перса священным местом доблести, возводилась погребальная башня славнейшего из царей великого народа. Конечно же, она должна была стать такой, чтобы и спустя столетия любой прохожий или проезжий, глянув на нее, с трепетом и почтением вспомнил о разыгравшемся здесь некогда сражении и о грозном царе, павшем на поле боя, как подобает истинному воину.

Установленная посреди башни глубокая чаша с пеплом Кира была покрыта его боевым щитом. Вокруг же, преграждая дорогу любопытному, громоздились кучи военных трофеев, панцири гоплитов в форме могучих бронзовых торсов, их шлемы с высокими гребнями, круглые щиты, гоплоны, вырезные пельты, длинные копья, дротики и мечи.

Валтасар глядел, как пораженные горем персы стаскивают трофеи к месту последнего упокоения своего государя, и с тоскою представлял, что теперь, по сути, все эти воинственные горцы станут его подданными. Когда-то, еще в пору его юности, Набонид сказал ему: «Править страной может всякий дурак, а вот для того, чтобы и истинно управлять ею, не хватит и всей человеческой мудрости, ибо всякое действие порождает одну долю недовольных и десять – неблагодарных». Теперь Валтасар с грустью вспоминал слова отца, пытаясь хоть отдаленно представить себе, что ему делать с наследством Кира. Наиболее разумным ему представлялся вариант призвания на царский трон старшего сына убитого царя, но тот сейчас находился далеко, неведомо было, жив ли он, да и завещание невесть почему отлучало первенца Кира от престолонаследия.

Царь Вавилона пытался выяснить причины столь непонятного решения у тех советников покойного государя, кто выжил после утренней бойни. Но таких осталось немного. Одни из этих счастливцев просто ничего толком сказать не могли, другие, преимущественно евнухи, что-то невнятно твердили о заговоре; третьи же, вернее третий – царский племянник Дарий – с жесткой прямотой воина заявил, что считает подлогом завещание своего дяди.