Очарование зла - Елена Толстая

Скоблин решительно уселся и тут же выдвинул предположение:

— Может быть, он у дочери?

— Его там нет, — сухо ответствовал Кедров. — Говорят же вам, он исчез бесследно. Но прежде чем заявить об этом факте в полицию, мы хотели бы знать: когда вы сегодня виделись с генералом?

— Я? — Скоблин искренне удивился. — Но сегодня я Евгения Карловича вовсе не видел. Последний раз мы встречались в воскресенье, когда он обедал у нас дома.

Кусонский повернул к Скоблину свою лысую, обтянутую сероватой кожей голову.

— Нам достоверно известно, что вы должны были встретиться с ним сегодня.

— Да? — иронически поднял плечи Скоблин.

— По его словам, вы сами завели этот разговор во время упомянутого вами воскресного обеда. Вы заявили, что РОВСу пора прекратить надеяться на помощь западных демократий. По вашим словам, только немцы способны быть нашими истинными союзниками.

— А вы с этим не согласны? — осведомился Скоблин.

Однако сбить Кусонского ему не удалось. Ни один мускул не дрогнул на лице, похожем на маску смерти.

— Это не имеет отношения к делу. Вы назначили место и время сегодняшней встречи. Нам они известны, — сказал Кусонский.

Скоблин обезоруживающе улыбнулся.

— В таком случае, господа, вам известно обо всем этом больше, чем мне самому!

— Вы напрасно иронизируете, генерал, — заметил Кедров очень спокойно. — Уходя из управления на эту встречу, генерал Миллер оставил генералу Кусонскому записку, запечатанную в конверт. Он просил не вскрывать конверт до его возвращения. И поскольку генерал не вернулся ни через два часа, ни через четыре и его не оказалось ни дома, ни у дочери, мы решили вскрыть конверт.

Он вынул длинный листок бумаги и неторопливо развернул его. Расправил на столе ладонью.

Сегодня в 12.30 у меня назначена встреча с генералом Скоблиным. Мы должны встретиться за завтраком с немецкими офицерами, состоящими здесь при германском посольстве. Встреча устроена по инициативе Скоблина. Возможно, это ловушка. Поэтому на всякий случай оставляю эту записку.

Генерал Миллер

Кедров читал старательно, как школьник, с тщанием выговаривая каждый слог. Очевидно, эта манера осталась у него со времен флотской службы, когда он считал нужным доводить до сведения каждого матроса, даже самого малограмотного, свои приказы и правительственные распоряжения.

Закончив чтение, адмирал поднял голову и внимательно посмотрел на Скоблина.

Скоблин был искренне растерян и огорчен.

— Ничего не понимаю, господа… В половине первого мы с женой завтракали в ресторане…

— Генерал! — сурово произнес Кедров. — Я рекомендую вам сообщить нам правду.

— Но это и есть правда…

Кусонский повернулся к Кедрову.

— Довольно! Нам следует немедленно заявить в полицию об исчезновении Евгения Карловича.

Кедров отозвался:

— Совершенно с вами согласен. Господин Скоблин, вы идете с нами.

— Извольте. — Скоблин пожал плечами. — Прошу меня извинить, — добавил он вдруг. — Я собирался в спешке… Я могу посетить ватерклозет?

— Разумеется, — ледяным тоном произнес Кусонский, прежде чем Кедров успел ответить «нет».

Произошло это потому, что Кусонский испытывал к Скоблину невыразимое презрение. И сверх того, Кусонский считал свое презрение гораздо более ценным чувством, нежели необходимость бдительности по отношению к возможному врагу. И Кедров волей-неволей вынужден был отнестись к чувствам Кусонского с уважением. Вот отчего все это и случилось.

Скоблин сонно вошел в туалет и там мгновенно преобразился. Стал деловит и предприимчив. И для начала высадил окно.

* * *

Юношеские годы остались позади, но кое-какая сноровка у бесстрашного Николя еще имелась: хватаясь за антенны и провода, Скоблин поднялся на крышу. Скользя по черепице, пробежал несколько шагов. Он не видел, как из разбитого окна ватерклозета высунулся Кусонский, как внизу собрались деятели РОВСа, услышал только пару хлопков — бессильно пальнули из пистолетов. Перебравшись на другую сторону улицы, Скоблин спустился на тротуар и побежал. Ему нужно было во что бы то ни стало очутиться на центральных улицах: там даже среди ночи можно поймать такси.

Он бежал, темная одинокая тень на пустой улице. Впереди мелькал свет, и вдруг он превратился в круглые огоньки фар. Скоблин выскочил перед машиной на дорогу, поднял руки. Такси резко затормозило, окатив генерала потоком разогретого воздуха. Водитель высунулся в окошко, намереваясь обругать пешехода, но, увидев его бледное лицо, смолчал.

— Елисейские Поля! — закричал Скоблин, подбегая и лихорадочно копаясь в кармане — есть ли деньги.

Дверца хлопнула, машина помчалась сквозь ночь. Скоблин слышал затихающий вдалеке шум: крики, выстрелы. Он вздохнул и обмяк на сиденье.

* * *

Квартира, куда примчался, спасаясь от возмущенных соратников по РОВСу, Скоблин, была та самая, где схватили Рудольфа Клемента. Сегодня она, по счастью, была обитаема, о чем свидетельствовал желтый прямоугольник освещенного окна. Скоблин рассчитался с шофером еще в автомобиле и, выскочив из такси, нырнул в подъезд. Водитель уехал, не вдаваясь в подробности. Ночная смена всегда несла в себе возможность неожиданного приключения. Здесь главное — вовремя уехать, иначе можно повредить автомобиль.

Скоблин взлетел по ступеням. В темноте нашел кнопку звонка, надавил. Он слышал, как в квартире раздается звон, раз, другой. Более безнадежным был бы, наверное, телефонный звонок. Когда звонит покинутая любовница, никому не нужная, звонит и знает, что никто не снимет телефонную трубку…

Черт! Это все бессонная ночь и досада на Миллера: зачем только он оставил эту проклятую записку Кусонскому! Отсюда и сентиментальные мысли… А может быть, все из-за Нади. О, лучше не думать о том, что может случиться с Надей! Она избалована, привыкла к роскоши, привыкла ко всеобщему восхищению… И голос. Необходимо беречь волшебный Надин голос.

Да подойдет ли кто-нибудь к двери? Сколько можно? Скоблин надавил в третий раз и долго держал не отпуская. Наконец шорох возле двери заставил его снять палец с кнопки.

— Кто там? — послышался глухой, но совершенно спокойный голос.

У Скоблина отлегло от души. На квартире находился Болевич.

— Я, Скоблин, — шепнул генерал. — Откройте. Да скорей же!

Дверь приоткрылась, и Скоблин юркнул в спасительный мрак квартиры. Только одна стеклянная дверь была освещена: там, видимо, была гостиная. Болевич, в халате, заспанный, выбрался из спальни.

— Что случилось? — спросил Болевич, запирая дверь и поворачиваясь лицом к ночному гостю. Он на удивление быстро пробудился и был теперь совершенно готов к действию.