Ты, главное, пиши о любви - Юлия Говорова

21 мая

Москва

Юля – Марине

Мариночка, если бы на митинг пришли мы с Ирмой, к вам не подошел бы ни один омоновец! Волк – он и для и железной омоновской маски волк. А если бы еще захватили и Разбоя!

Хотя чистым волкам не надо знать людские ссоры, у них все справедливей. И нашему жизненному укладу еще до волков расти.

Ребеночка у нас с Ирмой не получилось, зато появился барсучок (его выкармливает козьим молоком Вероника), а у меня Василёк – хороший, веселый мальчуган. Лапу вылечили, от блох отмыли. Совсем малыш, но от молока мы уже отказались, грызем мясо.

Андрей сделал детский вольер для малышей – Васи, барсучка, енотовидной собаки Жучки. Все они, привыкшие беситься у нас дома, вдруг присмирели, вытянулись, уселись перед сеткой вольера на лисьих-барсучьих задницах, поджав, у кого есть, хвосты, и смотрят, смотрят, когда за ними придут «родители».

Я к Васе прихожу первой, он: «мама, мама моя идет» (ну, что-то вроде), я его на поводок и на ручки, он победоносно взглянет на оставшихся, и на маминых руках, голову мне на плечо (ой, мамка-мамка), отправляется домой.

У Васи смешная особенность: увидев, что я к нему иду, он сосредоточенно и очень серьезно писает, и я терпеливо жду, потом пристегиваю к ошейнику поводок, и мы идем на прогулку.

Потом забирают барсучка, ему тоже хочется домой. Остается, сиротинушка, одна Жучка, потому что у нее своего персонального потрепывателя и поглаживателя нет, но и нам с Васями, Петями не разорваться, пусть радуется, что накормлена, ухожена, жива.

Пошли гулять с Васильком, он уснул на прогулке, положив голову, очень мягко, мне в ладонь. Пригрелся на сосновом пригорочке. Зажмурился, живот солнцу подставил, и голову мне в ладонь.

А я его сон караулю и думаю: в тридцать семь лет (мне скоро будет, Марин) – это счастье?

31 мая

Москва

Марина – Юле

Что я хочу тебе сказать, Юленьк. Я уезжаю.

Куда, на сколько – не спрашивай.

Учитель мой, Элла Эдуардовна, готовится совершить экспедицию на Кольский полуостров: до Апатит, а там десять или пятнадцать километров пёхом продираться сквозь бурелом к сакральному озеру Сейд, соединенному энергической дугой с тибетским магическим озером Манасаровар в сердце Шамбалы.

И я, конечно, радостно откликнулась.

Манасаровар – древнейшее на свете озеро, о нем рассказывается в священных книгах о сотворении мира – в сущности, очевидцами этой мистерии.

Так что Сейд-озеро, видимо, и правда, связанное с Манасароваром, поскольку его питает какой-то загадочный, в любую жару не пересыхающий источник, таит в себе колоссальную энергию, спасительную и созидательную одновременно.

Учитель мой задумал вступить в контакт с этой космической энергией, направив ее на оздоровление Земли, а также на удобрение и вразумление человечества.

Не знаю – смогу ли я тебе писать с дороги.

Но ты мне все равно пиши.

Не забывай.

Марина.

Юля – Марине

Пушкинские Горы

Имя нашей Люси сейчас звучит на Ворониче над Соротью, там, где Пушкин поминал еще Байрона, поминает священник из монастыря. В третий день, в Духов день. Ну, с Богом!

У нас дожди, грозы, но тепло. Сирень отцвела, зацвел шиповник. Уже купалась в реке, вода теплая. Хожу в легких штанах, в рубашке, в сандалиях на босу ногу, загорела. Готовятся зацвести пионы, вечерами – каприфоль, душистый и сладкий запах. Как саморезы, вечером в полях скрипят коростели, будто в столярной мастерской. У реки много рыбаков. Покупаем рыбу для пеликана, и руки потом пахнут щукой, а недавно вообще был линь, очень гладкая и сладкая рыба…

Так захотелось мне вам писать сейчас: писать, писать… Как слушаем с попугаями романсы – «Однозвучно звенит колокольчик» в исполнении Валентины Пономаревой из «Жестокого романса». Лексус и Пётр сидят у меня на плече, Лексусу песни очень нравятся, и он подпевает: ночь темна, за окном… и что там такое… все поют соловьи… Не уходи, побудь со мною… Он говорил мне, страстью сгорая… Айду, шатрица, раду житку…

По ночам – мы как в палате у вас в интернате: все по кроватям, и Лексус нам с Петей рассказывает о чем-то, рассказывает. Время от времени ему надо поддакивать, что мы не уснули, откликаться. Многое непонятно, однако чувствуется, речь о насущном. Лексус не такой попугай, чтобы разбрасываться словами!

Принесли совенка, длиннохвостую неясыть, нам их привозят каждый год, когда в лесу пилят и падают деревья со старыми дуплами, в них гнездятся совы. Дунешь – и облачко пуха, совенок. А к нему благородные дачники, горожане из Питера, присовокупили крошечных пищевых мышей в стеклянной банке. Сердобольные Андрей с Вероникой мышей сове не отдали, а, наоборот, поставили на довольствие. Теперь, встав друг другу на плечи, они выкарабкиваются из банки и носятся по коридору. Мы ловим, пересчитываем (хотя я бы давно им скрутила шеи), и возвращаем в банку.

Марина, у нас сумасшедший дом! Прибыли дикобразы, трещат своими иголками… На голове попугаи, внизу, в общих комнатах, по нам скачет рысенок, еноты в ожидании еды, завидев меня на расстоянии, начинают вместе раскачиваться вдоль сетки вольера из стороны в сторону, как увлеченные игрой пианисты: их передние лапы синхронно движутся вправо-влево.

А белые ночи и белые дни летят. Солнечные, суматошные, цветущие. Лето, состоящее из клеток, поддонов, совков, меняющихся мисок. Ирмушка нежится на солнцепеке и разомлевшими лапами толкает меня, мол, «погладь, погладь». Знает, что мне приятно гладить прогретого на солнце – с солнечными, светящимися усами – волка.

Давно уже, очень давно хотела вам написать про голубянок. Я их много встречала на пути, на проселочных полевых дорогах. Шагнешь, а из-под ног – голубянки, шагнешь – и ворох бабочек из-под сандалий! А рядом и другие бабочки – красные. Кирпично-красные и черные с красными точками. Да какие красивые названия у них! Червонец пламенный, червонец огненный, малинница, березовый зефир. Они садятся на обувь и на руки, над каждой ногой – вихрь бабочек. Я вам об этом писала раньше.

А сколько я их вытряхивала из брюк, только представьте, этих же голубянок! Искупнешься, штаны наденешь, и так, вытряхивая бабочек из штанов, идешь. Но главное, главное ведь, Марина, не в этом! Вечером в полях тишина, солнце уже садится, жара спадает, и бабочки спят на верхушках трав. Заденешь рукой траву, и тысячи бабочек вьются и оставляют за тобой трепещущий васильковый след.