Завидная невеста - Конни Брокуэй

— Я сказала достаточно ясно, сэр: вы опомнились как раз вовремя, чтобы не замарать свою честь.

— Мою честь? — озадаченно переспросил он.

Она даже отвечать не стала, а двинулась вперед, вытянув перед собой руку, чтобы не наткнуться на что-нибудь.

— Позвольте мне сопроводить вас, — спокойно сказал он.

Сопроводить ее? Но Элинор или Эмили могут увидеть их и выдать ее! Лучше умереть, чем это.

— Нет. Прошу вас, как джентльмена, позвольте мне сохранить оставшееся у меня достоинство и не пытайтесь узнать мою личность. Вы меня не знаете. — Он не стал возражать. — На том и порешим.

— Я не буду с вами разговаривать, — пообещал он. — Но позвольте мне хотя бы проводить вас до дорожки. После этого я обещаю не беспокоить вас больше своим присутствием.

Она хотела отказаться, сказать, что это не он ей, а скорее она ему докучает. Это ей было мало его внимания и она требовала большего. А он отказался. Лицо ее вспыхнуло от унижения. Но над чувствами возобладал разум и она не отказалась. Она подумала, что будет целых полчаса продираться сквозь кустарник, а когда выйдет на тропу, ее платье, туфли, прическа будут уже далеко не безупречны — все будет свидетельствовать о том, что с ней произошла история, которую нежелательно делать достоянием гласности. Для одного вечера она натерпелась достаточно унижений.

— Ладно.

Она почувствовала его руку на своем локте, но прикосновение было таким безликим и учтивым, что ей захотелось разрыдаться.

Он своим телом и одной рукой раздвигал перед нею ветви кустарников, и она прошла одеревеневшей походкой несколько футов. Вскоре они нашли путь на террасу. Но к тому времени ее маска, вернее, обе ее маски снова твердо держались на своем месте.

Верный своему слову, Нед не попытался последовать за ней и, как только они вышли на тропу, молча отступил в сторону. Хотя его лицо больше не было спрятано под маской, оно не выдавало никаких эмоций. Он заложил руки за спину и поклонился.

— Мэм.

Она не сказала в ответ ни слова.

Прищурив глаза, Нед наблюдал за Лидией. Он обещал, что не последует за ней, и был готов сдержать слово, но все первобытные инстинкты — а в тот вечер они требовали, чтобы он подчинялся им в своих действиях, — заставили его пойти за ней следом. Однако он также отличался редкостной выдержкой.

Он выждал десять минут и лишь потом вошел в Спенсер-Хаус, совершенно не замечая восхищенных и задумчивых взглядов, провожавших его, пока он шел по залу. Искушенные леди, которые сбросили со счетов Неда Локтона как слишком благовоспитанного человека, вновь обратили внимание на легкую, как у пантеры, походку высокого, одетого в черное капитана, а молодые девушки, которые считали его неотразимым, бросали ему под ноги и вслед белые кружевные платочки, когда он обходил по периметру бальный зал.

Он не имел намерения прикасаться к ней или целовать ее. Он всего лишь хотел возобновить ухаживание, прервавшееся на целые две недели, во время которых он лежал в постели с лихорадкой и пребывал в ярости. Хотя шальная пуля Туида прошла по касательной, оставив всего лишь неглубокую царапину на его черепе, рана воспалилась. Он сделал все возможное, чтобы предотвратить сплетни о дуэли. Это было не слишком трудно, поскольку Туида его приятели уговорили уехать из страны, а те, кто остался, не хотели, чтобы их имена связывали со столь позорным событием.

Письмо от Лидии пришло вскоре после дуэли, как раз тогда, когда у него началась лихорадка. В нескольких коротких, взволнованных строчках он увидел возможность надеяться. Но честь требовала, чтобы он сохранил в тайне имена тех, кто присутствовал на дуэли. Целых две недели пропало зря: он и хотел бы связаться с ней, но не мог этого сделать.

Только Бортон знал правду и о его ситуации, и о его состоянии — это касалось как его раны, так и сердечных дел. Он прибыл вскоре после дуэли, расспросил о Мэри — этот бедняга был до сих пор увлечен строптивой племянницей Неда, — потом обругал как следует племянников Неда, которые даже не подумали заехать, чтобы выразить беспокойство по поводу его здоровья, не говоря уж о том, чтобы поблагодарить. Потом он ни с того ни с сего объявил:

— Теперь тебе следует заняться леди Лидией Истлейк.

Этих нескольких слов было достаточно, чтобы понять, что он знает, что Лидия занимает все его сердце и что в нем нет и никогда не будет места для другой женщины.

Хорошо бы еще, чтобы Лидия была хотя бы наполовину такой проницательной. Его взгляд — и без того суровый — стал еще мрачнее.

Весь вечер он мучился незнакомым ему чувством ревности, наблюдая, как она танцует то с одним, то с другим мужчиной. Головы тех, кто находился вокруг, поворачивались за ней следом, привороженные не только оригинальностью маскарадного костюма, но и красотой женщины, фигуру которой он облегал. Шепот сопровождал ее, разговоры стихали, люди замирали, не донеся до рта бокалы с напитками.

Она радовалась жизни и была возбуждена. Несмотря на то что золотая маска не позволяла видеть выражение ее лица и глаз, она никогда еще не казалась ему такой оживленной, как сегодня, блистающей, словно лучик солнца в обличье человека. Почему?

Может быть, она в кого-то успела влюбиться? В кого? В испанского гранда, с которым вальсировала? Или в кардинала? Он не узнавал себя в этом напряженном, разгоряченном человеке, который ревниво следил за каждым ее движением.

Она ушла с танцевальной площадки, и он последовал за ней, движимый беспокойством. Он намеревался предупредить ее, чтобы она позаботилась о своей репутации, хотя она могла сделать вид, будто не узнает его, и он будет вынужден включиться в игру.

Но правила игры менялись, а слова приобретали другое значение, и не успел он осознать это, как уже целовал ее. А дальше что? Это было какое-то безумие.

Он на мгновение закрыл глаза, вспоминая. Его еще никогда не подвергали столь суровому испытанию. Он не припомнит, чтобы когда-нибудь ему было так трудно с чем-нибудь расстаться, как в тот момент, когда он отпустил ее от себя. Только когда она охнула, это напомнило ему, где они находятся, а также о том, что через пару-тройку минут он овладел бы ею, словно гулящей девкой.

А Лидия? Как могла она подумать, что он не узнает ее? Тот факт, что она искренне считала, будто он не узнал ее, потряс его как удар. Как могла она подумать, что он способен так сильно желать какую-нибудь другую женщину, кроме нее?

Он не мог поверить в это.

Лидия нашла Элинор в одной из приемных комнат. Она играла в вист с Эмили. Подождав, пока начали тасовать карты и Эмили удалилась за стаканчиком пунша, она подошла к герцогине и встала за ее спиной. Потом она наклонилась и прошептала ей на ухо:

— Не спрашивай почему, но я предпочла бы, чтобы никто не узнал, кто я такая.

Элинор поняла ее с полуслова. Она была большим мастером играть в эти игры, распространенные среди представителей светского общества. Она даже не повернулась и не взглянула на Лидию, сохраняя высокомерную неподвижность.