Закон девяток - Терри Гудкайнд

В глубине служебного помещения несколько женщин ходили между высокими стеллажами, вынимая или вставляя на места какие-то папки с документами. За широким окном раздаточного пункта сидела медсестра, заполнявшая учетные карточки на лекарства. Две дежурные санитарки сидели за столом, попивая кофе и обсуждая домашние дела. Никто из них не удостоил Алекса взглядом, в котором читалась бы хоть искорка заинтересованности. Полнейшее безразличие.

Алекс чувствовал себя невидимкой.

Он брел по коридору, не в силах ускорить шаг, да и не испытывал никакого желания это делать. Где-то в глубине шевелилось подспудное напоминание, что творится нечто неправильное, что беспокоиться есть о чем, однако сейчас его голова была занята лишь одним простым и бесхитростным делом: Алексу полагалось семенить вслед за Генри.

Он заметил лифт и вспомнил, что пользовался им раньше, когда покидал больницу, однако ответ на вопрос, почему его заперли здесь, почему он сам стал пациентом с отдельной палатой, так и не приходил в голову. Не получалось заставить себя сосредоточиться достаточно долго, чтобы в уме смогла сложиться последовательная цепочка событий, позволяющая увидеть наконец всю картину.

Возле следующей запертой двери Алексу пришлось подождать, и лишь после того как был открыт замок, молодому человеку разрешили пройти в женское отделение узнать, все ли в порядке с мамой.

Шаркая по бесконечно длинному коридору, он видел впереди прямоугольник света, зыбко отражавшийся в потертом сером линолеуме.

Генри остановился, сунул голову в одну из палат.

— Нет ее тут, — сказал он, продолжая путь к солярию в дальнем конце коридора.

Когда они достигли наконец просторной яркой комнаты, несколько женщин, сгрудившихся напротив телевизора, подняли головы — и сразу вернулись к телешоу. В помещении по углам стояли еще пациентки, но Алекс, семеня за Генри, не обратил на них внимания.

— Хелен, к вам посетитель, — объявил Генри.

Она сидела на пластиковом стуле возле стола, сложив руки на коленях. Смотрела строго вперед и, по-видимому, вообще не слышала слов санитара.

— Хелен, к вам сын пришел.

Медленно моргая, она подняла голову. Следуя жесту Генри, взглянула на Алекса. В глазах не отразилось и тени узнавания. Хелен понятия не имела, на кого смотрит.

Алекс знал, что мать тоже держат на мощных препаратах, подавляющих агрессивность, и мог сказать, что она чувствует. Вместе с тем ему было ясно, что, по большому счету, дело не только в лекарствах. В ней было сломлено что-то очень глубокое, фундаментально важное.

Алексу хотелось узнать, как дела у матери, но сейчас, видя, что она не ранена, он опять начал погружаться в бессмысленный белый шум, который заменял ему умственную деятельность.

Тут в голове мелькнула мысль, что, наверное, полагается что-то сказать.

— Мам, ты как?

Собственный голос глухим эхом отразился в голове. Алекс понимал, что слова подобраны правильно, однако сам не мог ухватить их смысл. Не получалось найти эмоцию, которая сочеталась бы с ними.

Она смотрела не мигая.

— Хорошо.

Алекс кивнул, не зная, что говорить дальше.

— Ну, доволен? — бросил Генри.

Алекс перевел взгляд на санитара.

— Да. Я хочу, чтобы с ней все было хорошо.

Губы под белой нашлепкой растянулись в улыбке:

— Вот-вот. Не забывай об этом. Не забывай, что хочешь, чтобы с ней все было хорошо.

Алекс понимал, что Генри чем-то угрожает, но для отклика не хватало чувств. В который уже раз он с досадой отметил, что не способен найти в себе и щепотки гнева.

— Ладно, — сказал Генри. — Раз уж сейчас мы знаем, что мамочка в порядке, пойдем вернемся в палату. Скоро, кстати, лекарства принимать.

Алекс кивнул.

Поворачиваясь к выходу, он заметил, что неподалеку, на диванчике у стены, сидит еще кто-то. Какая-то девушка в джинсах и черной футболке. Больше всего вниманием Алекса завладели ее длинные светлые волосы.

Джекс.

Алекс замер. Вот сейчас он почувствовал, как внутри набухает некая эмоция, способная, пожалуй, прорвать границу сумеречного сознания… Увы, она была слишком далеко и не сумела выбраться из глухомани пустоты.

Джекс сидела в полном одиночестве. Руки безвольно свешивались по бокам. Карие глаза смотрели отрешенно. У Алекса мелькнула смутная мысль, что девушка до боли красива.

Заметив, что он остановился и уставился на Джекс, Генри ухмыльнулся.

— Ничего так цыпочка, а?

Впервые за все время молодой человек испытал в себе присутствие темного гнева.

— Хочешь поздороваться? — спросил санитар. — Валяй не стесняйся, раз уж пришел.

Алекс прошаркал к дивану и остановился напротив.

— Джекс?..

Она подняла лицо. Медленно мигнула.

В чудесных глазах сверкнула искра узнавания.

Искра слабенькая, еле пробивающаяся сквозь ватную толщу одурманивающих препаратов, но все же обмануться было невозможно.

Если Джекс его и узнала — а он в этом не сомневался, — девушка ничем не выдала себя, демонстрируя точно такое же равнодушие, как и его мать.

По-видимому, неспроста. Она не хотела навредить Алексу тем, что узнала его; старалась защитить, несмотря на собственное одурманенное состояние.

— Ну вот, — пожал плечами Генри, — похоже, ты ей неинтересен. — Он локтем пихнул юношу в бок, наклоняясь ближе. — Может, я ей больше глянулся, а? Ждет теперь встречи со мной, когда потушат свет… Как ты думаешь, ей понравится?

Сквозь туман бесчувственности до Алекса дошло, что Джекс в опасности. В нем вновь набух гнев, причем на этот раз гораздо ближе, плотнее и жестче, пусть даже по-прежнему не получалось себя с ним ассоциировать.

Ему удалось сымитировать обманное безразличие.

— Наверное…

Генри довольно хмыкнул.

— Ага. Может статься, ей хочется, чтобы ты рассказал нам про заставу? Как ты полагаешь? Ей будет приятно, если ты сделаешь, как мы тебе говорим?

— Да… — ответил Алекс бесцветным, отстраненным тоном, сознательно притворяясь тупым. Оказывается, дело-то несложное.

Генри развернул его к двери и толкнул в спину, понукая двигаться. Подволакивая ноги, Алекс подчинился, на ходу бросив косой взгляд на Джекс. Та сидела, не поворачивая головы, не шевеля руками, которые висели как плети.

Но глаза девушки украдкой следили за каждым его движением.

Алекс знал, в каком аду она сейчас пребывает. Знал в мельчайших деталях, коль скоро сам испытывал те же муки.

Если раньше молодой человек находился как бы в ступоре, то сейчас, семеня по коридору девятого этажа в мужское отделение, он специально разыгрывал оцепенение, потому что удалось кое-что припомнить.