Помпеи - Роберт Харрис

Для Аттилия это было подобно могучей сухой волне, с грохотом пронесшейся у него над головой. Он находился примерно в двух милях от вершины — ехал по старой охотничьей тропе через лес, спешил спуститься с западного склона горы. Отравление не прошло для него даром: в голове у него, где-то за глазами, образовался пульсирующий сгусток боли, и если раньше все казалось каким-то блеклым, то теперь все вокруг сделалось до странности отчетливым и ярким. Аттилий понял, что на них надвигается. Он собирался спуститься на прибрежную дорогу, идущую через Геркуланум, и ехать прямиком в Мизены, чтобы предупредить Плиния. Сквозь деревья виден был залив, искрящийся под лучами солнца; он был уже достаточно близко, чтобы разглядеть волны, накатывающиеся на берег. Аттилий видел поблескивающую паутину в листве и стайку мошкары среди ветвей. А потом вдруг все исчезло.

Удар пришел сзади и швырнул Аттилия вперед. Волна горячего воздуха — как будто открыли дверцу печи. А потом что-то резко лопнуло, и мир превратился в беззвучный водоворот клонящихся деревьев и куда-то несущейся листвы. Лошадь Аттилия зашаталась и едва не упала; Аттилий обхватил ее шею, и они помчались по тропе. Они неслись на гребне обжигающей волны. А потом вдруг все закончилось. Деревья выпрямились, всякий хлам осел на землю, и воздух вновь сделался пригоден для дыхания. Аттилий попытался заговорить с лошадью, но у него не было голоса. А когда он оглянулся, то увидел, что вершина горы исчезла, а на ее месте в небо бьет бурлящий столб камней и земли.

Для тех, кто находился в Помпеях, это выглядело так: из горы словно высунулась крепкая коричневая рука и попыталась пробить дыру в крыше неба — хряп, хряп: тот самый сдвоенный удар, — а потом над равниной прокатилось резкое громыхание, не схожее ни с одним звуком в природе. Амплиат вместе с магистратами выскочил наружу. Изо всех окрестных домов повысыпали люди, и теперь все они, прикрывая глаза ладонью, словно козырьком, смотрели в сторону Везувия, на это новое темное солнце, встающее на севере на этом громоподобном каменном постаменте. Слышались отдельные возгласы, но паника пока не вспыхнула. Все случилось слишком неожиданно. А происходящее внушало такой трепет и было столь странным и отдаленным, что не воспринималось как непосредственная угроза.

Амплиат подумал, что это может прекратиться в любое мгновение. И он предпочел бы, чтобы так все и произошло. Пусть все утихнет сейчас, и ситуация останется под контролем. Все-таки Амплиату было не занимать ни хладнокровия, ни силы духа. Он решил, что главное — представить все в нужном свете. Справиться можно даже с этим.

— Сограждане! Боги подают нам знак! Так прислушаемся же к их повелению! Давайте воздвигнем огромную колонну в память об этом божественном указании! Мы живем в избранном городе!

Но поднимающийся в небо столб не исчез. Он устремлялся все выше и выше. Тысячи людей единым движением запрокинули головы, следя за его продвижением, и постепенно отдельные крики начали сливаться в общий гул. Столб, узкий в основании, расширялся по мере возвышения, и его вершина начала расползаться по небу.

Кто-то крикнул, что ветер несет это к городу.

В этот миг Амплиат понял, что упустил власть над толпой. Толпой движут самые примитивные чувства — алчность, похоть, жестокость, — и Амплиат мог играть на этих чувствах, как музыкант на арфе, поскольку сам был толпой, а толпа была им. Но сейчас все ноты заглушил безграничный страх. И все-таки Амплиат предпринял попытку. Он бросился на середину улицы и раскинул руки.

— Стойте! — крикнул он. — Куспий, Бриттий — все вы, — возьмите меня за руки! Давайте подадим им пример!

Но эти трусливые ничтожества даже не взглянули на него. Голконий первым ринулся вниз по склону холма, работая костлявыми локтями и расчищая себе дорогу. Бриттий, а за ним и Куспий последовали его примеру. Попидий поджал хвост и опрометью ринулся обратно в дом. Толпа тем временем превратилась в монолитную массу — в нее влились люди, ринувшиеся с тротуаров. Теперь это было единое существо, обращенное спиной к горе и лицом к морю и спаянное единым порывом — бежать! Амплиат успел увидеть в дверном проеме бледное лицо жены, а затем на него накатила охваченная паническим страхом толпа, и его закрутило, словно вращающийся деревянный манекен из гладиаторской школы. Потом его швырнуло в сторону, и он навеки исчез бы под ногами бегущих людей, если бы Массаво не заметил упавшего хозяина и не вытащил его на безопасные ступени. Амплиат увидел, как молодая женщина выронила младенца, и услышал его пронзительный крик; какая-то пожилая матрона с силой ударилась головой об стену и, потеряв сознание, медленно осела на землю. А толпа текла мимо, ничего не замечая. Кто-то кричал. Кто-то плакал навзрыд. Большинство двигались молча — сберегали силы для битвы, которая должна была разыграться у подножия холма, при проходе через Стабиевы врата.

Амплиат — он стоял, прислонившись к дверному косяку — осознал, что лицо у него мокрое. Он провел по нему тыльной стороной ладони — и обнаружил на ней кровь. Амплиат посмотрел поверх голов толпы на гору, но та уже исчезла из виду. На Помпеи надвигалась огромная стена, черная, словно грозовая туча. Но это была не гроза и не туча. Это был грохочущий поток камней. Амплиат быстро взглянул в противоположную сторону. Там, в порту, у причала, по-прежнему стояла его красно-золотая яхта. Они могли бы пробраться к морю, уплыть на их виллу в Мизенах и искать убежища там. Но улица, ведущая к городским воротам, была плотно закупорена людьми. Нет, им не добраться до порта. А даже если бы и удалось — команда наверняка уже отчалила без приказа, спасая собственную жизнь.

Решение было принято за него. Ну что ж, значит, так тому и быть. Все происходит в точности так же, как семнадцать лет назад. Тогда трусы убежали, а он остался, а потом они на брюхе приползли обратно. К Амплиату вновь вернулась прежняя энергия и уверенность в собственных силах. Что ж, бывший раб еще раз даст своим хозяевам урок истинно римского мужества. Сивилла никогда не ошибалась. Амплиат в последний раз окинул презрительным взглядом несущийся мимо него поток охваченных паникой людей, зашел в дом и велел Массаво закрыть дверь. Закрыть и запереть на засов. Они останутся. Они выстоят.

В Мизенах это все выглядело как дым. Юлия, сестра Плиния — она с зонтиком в руках прогуливалась по террасе и собирала цветы бугенвиллеи для украшения обеденного стола, — предположила, что это, должно быть, очередной лесной пожар, из числа тех, что все лето изводили окрестности побережья. Но она никогда еще не видела такой огромной и так быстро распространяющейся тучи. Потому она решила, что, пожалуй, следует разбудить брата, устроившегося в саду и задремавшего над своими книгами.

Даже здесь, в густой тени дерева, лицо Плиния было таким же красным, как цветы у нее в корзинке. Юлия заколебалась: а стоит ли его будить? Он ведь сразу же примется волноваться... Брат сейчас напоминал ей отца — такого, каким он был незадолго до своей кончины: такая же тучность, такая же одышка, такая же не свойственная ему прежде раздражительность. Но если сейчас оставить его спать, потом он, несомненно, разъярится еще больше — из-за того, что упустил возможность своими глазами взглянуть на этот дым. Потому Юлия погладила Плиния по волосам и негромко позвала: