Добрее одиночества - Июнь Ли

Детям Йозефа была присуща солидность, привлекавшая Можань издалека, как влечет к себе путешественника камин, увиденный снаружи в просвет между полузадернутыми шторами. Всякий раз, когда Можань проходила мимо вечеринки, она невольно бросала взгляд: люди беседуют по двое или по трое, улыбаются, подносят к губам почти опустевшие бокалы. Не то чтобы Можань хотелось там быть, но ей приятно было думать, что они счастливее нее. Конечно, у них имелись свои, им одним ведомые драмы, но она верила, что если они огорчены или угнетены, то на эту боль у них есть весомые причины; когда Рейчел рассталась со своим университетским бойфрендом, последовал смутный период слез, а затем вечеринок, которые тревожили Йозефа, но на одной из этих вечеринок она познакомилась с Мэттом, и внезапно жизнь стала налаживаться; разрыв между Джоном и Мими после того, как она, переехав с Джоном к месту его работы, не смогла продолжить свою карьеру певицы, длился полгода и был огорчителен, но потом она начала петь в церковном хоре, вести группы продленного дня и почувствовала, что реализовалась, – несомненно, слово это употребила сама Мими, а Можань узнала обо всем от Йозефа во время одного из ланчей в дни его рождения.

– В этом, безусловно, есть твоя заслуга, – сказала Можань сейчас. – Проголодался? Хочешь чего-нибудь? Или чашку чаю?

Йозеф смотрел на нее, как будто не слышал.

– Только вот – с тобой, Можань, что нам делать?

– А какой тут может быть повод для твоего беспокойства? – спросила она и тут же пожалела, что впустила в голос жесткую ноту.

– Ты знаешь, тебе пора бы двигаться дальше, – мягко промолвил Йозеф.

Можань не поняла, что́ он подразумевает: ее неспособность устроить свою жизнь после развода? Или намекает на свою грядущую смерть? Спросить человека, сможет ли он пережить твою смерть, значит проявить либо заносчивость, либо такую глубинную любовь, какую способен выказать только умирающий.

– Двигаться дальше? Это американское, я в это не верю, – сказала она.

Если у тебя нет стартовой позиции, бессмысленно размышлять, какой будет следующая точка во времени и пространстве. В ее последний День благодарения в качестве жены Йозефа – в 2001 году, вскоре после 11 сентября – разговор за столом был большей частью как раз о том, как стране это пережить, как двигаться дальше. Двигаться – куда, к чему? – думала она про себя. Можань часто в то время видела это выражение в газетах, и оно очень сильно ее смущало, хотя, казалось, она одна испытывала сомнения насчет того, что оно значит для Америки и американцев.

Столько уверенности – и где основания для всего этого оптимизма? Даже бессмысленный несчастный случай с Аленой не породил в сердцах этой семьи ни тени фатализма. Когда Йозеф женился на Можань, его друзьям, вопреки сомнениям, было, должно быть, приятно, что он двинулся дальше; после развода его, скорее всего, побуждали – или даже не испытывали нужды побуждать вслух – к тому же самому, считая важным, чтобы он перестал придавать Можань значение.

В воскресенье после поездки в университет Можань проснулась рывком, как будто что-то произошло и она опоздала. Вечером она сказала родителям, что очень устала и сразу ляжет, но заснуть не могла долго. Чувства, которые обуревали ее, опустошая ум, теперь вернулись, и все вело к непреложному факту: Боян влюблен в Жуюй.

Но почему нет? Можань пыталась себя урезонить. Он правильно сделал, выбрав Жуюй, и чему тут удивляться? Рассудок, одураченный гордостью, не признаёт мудрости, которая проистекает из печали. Поспешно хватаешься как за некое средство за чувство собственного достоинства, не понимая, что именно оно – вернее, чем смирение – превращает сердце в робкий орган, просящий о защите.

При первом свете утра двор ожил, двери открывались, выпуская людей наружу; кто-то чистил зубы у крана и громко булькал водой, полоща рот, учитель Пан поливал цветы, напевая что-то оперное, жена Арбуза Вэня отчитывала близнецов, которые слишком увлеклись ловлей кошки, забредшей из соседнего двора. Чуть позже Можань услышала вопрос бабушки Бояна, как Жуюй понравилось в университете, и ответ девушки, что очень понравилось. «Совсем не то, что здесь у нас, правда?» – спросила бабушка, и Жуюй, должно быть, ответила кивком: ее голоса Можань не услышала.

Боян влюблен, но Жуюй? Ее сумрачное настроение и непонятное поведение вчера вечером не вязались с влюбленностью. Может ли быть, что у нее нет ответных чувств? Надежда на это, слишком хрупкая, чтобы что-нибудь на ней строить, оставляла, тем не менее, приоткрытую дверь у Можань в сердце. Боян был из тех, кто получает все, чего хочет, но должна же быть точка, где эта удача кончается. Оставшись с разбитым сердцем, он, может быть, заметит другое сердце, разбившееся ради него.

После завтрака жена Арбуза Вэня попросила Можань присмотреть за близнецами. Опять, пожаловалась она, у нее рабочий выходной на трамвайном маршруте, хотя все во дворе знали, что она берет воскресную смену, когда только может. Они с мужем были любящей парой, но оба вскидчивые и, если в выходной были дома вместе, легко ссорились – то из-за детей, то из-за покупок в магазине, а то просто из-за телефильма.

Конкретная обязанность принесла Можань облегчение. А то ведь она уже опрокинула миску с кашей за завтраком. День обещал быть долгим, и, нетерпеливо ожидая возвращения Бояна, она страшилась этого возвращения. Верность требовала, чтобы она радовалась за него, но она была неважной актрисой; и потом – верность кому? До этого момента Можань не осознавала своей с Бояном раздельности. С каких пор то, что хорошо для него, для нее уже не хорошо?

К столу в виноградной беседке, где Можань учила близнецов вырезать из бумаги, подошла Жуюй и стала смотреть. Когда у мальчиков выходило криво, они принимались ныть. Потом стали тыкать друг в друга своими мини-трансформерами и просить, чтобы их отпустили и они могли устроить бой. Можань сказала, чтобы оставались на виду. В ее голосе была дрожь, но она надеялась, что Жуюй ее не уловила.

Жуюй взяла со стола готовое изделие и сказала, что не знала, что Можань умеет вырезать. Старание Жуюй завязать легкую беседу удивило Можань. В глазах Жуюй стояло некое спокойствие. У Можань упало сердце: может быть, она ошиблась и Жуюй тоже влюблена?

– Я не очень хорошо вырезаю, – сказала Можань и объяснила, что бабушка Бояна прекрасно владеет этим искусством, а она пыталась учиться, но освоила только несколько простых схем.

Упоминание о Бояне прозвучало в ее собственных устах не то как вызов, не то как капитуляция, но Жуюй не признала ее слова ни за то, ни за другое, как будто он сегодня утром не заслуживал места в их разговоре. Можань взяла из стопки детских книжек верхнюю – приключения двух маленьких друзей, одного звали Вопросик, другого Всезнайчик.

– Мы шутили, что Боян – Всезнайчик, – сказала Можань.

– А ты, конечно, была Вопросиком?

Можань ответила было «да», но застеснялась: получилось бы нечестно, вышло бы, что она хвастается чем-то таким, что ее, а не Жуюй соединяет с Бояном.