Розы и тлен - Кэт Ховард

– У меня тогда только начали расти грудь и бедра, – вспоминала Марин. – Это любой девочке кажется странным, потому что тело вдруг становится словно чужим. К тому же, центр тяжести сместился. Поэтому было трудно удерживать равновесие во время поворотов и кружений, которые обычно у меня легко получались. Казалось, эти изменения произошли очень быстро, словно за одну ночь, я очень расстраивалась по этому поводу, и мне казалось, что мать права, утверждая, что я становлюсь слишком толстой для балета.

В конце концов, я приспособилась к новому телу, и стала танцевать не хуже, чем раньше, но в тот вечер я впервые упала на сцене. Переусердствовала во время вращения и потеряла равновесие. Прямо на глазах у изумленной публики. Шлепнулась с таким грохотом, что сразу вспомнились ее слова про «толстую балерину». – Она провела рукой по глазам, смахивая слезы.

Я обняла ее за плечи. На фотографии бретелька бюстгальтера торчала из-под более широкого плечика ее костюма. И эти ее заплаканные глаза!

– А меня в тот год учительница порекомендовала в качестве участника на конференцию молодых писателей, – добавила я. – Я написала сочинение на конкурс, и мою кандидатуру одобрили. Через день после того, как пришло письмо с приглашением на конференцию, наша драгоценная мамочка написала учительнице, утверждая, что мой текст – это чистый плагиат. Что его написала она сама, как образец для подражания, а я просто скопировала его и выдала за свое сочинение. Она настаивала на том, что, как бы трудно для меня это ни было, я должна понести наказание за столь недостойный поступок.

Конечно, после такого скандала ни о какой поездке на конференцию не могло быть и речи. Мне пришлось извиняться перед целым классом за свой обман и за то, что я отняла эту возможность у тех ребят, кто был этого достоин. Это было именно в тот день.

Самым ужасным воспоминанием во всей этой истории был взгляд моей учительницы. Она в меня поверила, всячески помогала мне. Мать отправилась в школу с ней повидаться, наплела с три короба про то, как ей стыдно за все, что я, по ее словам, натворила, и что это результат слишком большого нервного напряжения, которое я испытываю, пытаясь всеми способами добиться успеха, потому что завидую таланту сестры. Она назвала меня прирожденной лгуньей, и все такое прочее. Тогда она украла у меня не только мое сочинение, но доверие и поддержку миссис Кит.

– Да, наша счастливая семейка, – вздохнула Марин. Она швырнула фотографию обратно в коробку. – Как ты думаешь, существует ли фотография из нашего детства, не связанная ни с какими ужасными воспоминаниями? Ведь должна же быть такая, правда?

Я вовсе не была в этом уверена.

Марин запихнула в коробку обрывки скотча и смяла ее. Потом мы выбросили ее в контейнер для мусора.

– Она никогда не уйдет из нашей жизни, так ведь? – Марин вздрогнула.

– Я просто рада, что сюда она точно не доберется, – сказала я. – Это пока единственное безопасное место для нас.

И все же, недостаточно безопасное, если сюда попадают посылки, которые так выбивают нас из колеи. Ни одно место в мире не является для нас безопасным, что бы мы на этот счет ни думали.

Марин поправила на шее цепочку так, чтобы амулет лежал в ямке между ключицами.

– Но в наших силах сделать так, чтобы наша жизнь стала безопасной раз и навсегда.

Марин на несколько дней уезжала на пробы в какую-то балетную труппу, и когда я во время пробежки заглянула в ее студию, то была удивлена, увидев ее там. Поэтому, вместо того, чтобы бежать домой, я открыла дверь и вошла. Меня снова поразила красота этого пространства. С одной стороны окна во всю стену, с другой – полностью зеркальная стена, от чего казалось, что комната уходит в бесконечность и вся заполнена золотым светом и серебряными бликами, а посреди всей этой красоты кружилась в танце тоненькая фигурка Марин.

– Ну, как съездила? – спросила я.

Она закончила серию поворотов, следя за своим отражением в зеркале, чтобы проверить положение ног.

– Ужасно.

Голос ее прерывался, казалось, она вот-вот расплачется.

– Что случилось?

– Оказывается, я подлая предательница и любительница примазаться к чужой славе, потому что бросила прежнюю труппу и отправилась в «Мелету», чтобы танцевать с Гэвином. А потому, как мне объяснили, я еще и шлюха. После того, как я покину «Мелету», еще год-два могу надеяться, что меня будут приглашать в труппы, руководство которых закрывает глаза на такие вещи. Если, конечно, они смогут заполучить в свои постановки Гэвина. Но как только я ему надоем, моя карьера бесславно закончится. – Марин смахнула пот со лба. – А потом они предложили мне место в кордебалете.

И, нет, не слезы звенели в ее голосе. Ярость!

Потому что ей действительно нанесли страшное оскорбление. Ведь Марин была прима-балериной в своей прежней труппе, исполняла главные партии. Она была Снежной королевой, а не рядовой Снежинкой. Ей, по крайней мере, могли бы предложить место солистки.

– Какое мерзкое сборище мелких людишек, – возмутилась я.

– У меня было такое впечатление, что меня специально пригласили на пробы, чтобы унизить. Они так ликовали, когда объясняли, почему я им не подхожу. – Снова серия поворотов, еще одна, и каждый раз она вносила в движения изменения, невидимые глазу непосвященного, и сами ее движения становились все более уверенными и плавными.

– Забей на них. Ты же знаешь, что заслуживаешь лучшего. Они тебе и в подметки не годятся.

– А если это не так? – Она остановилась. – Может, мне уже никогда не удастся устроиться ни в какую престижную труппу. Все будут думать, что я лишь очередная протеже Гэвина, или как это там называется. Мне вообще не стоило приезжать в «Мелету»!

– У тебя будут и другие приглашения, – сказала я. – Все, кто видит, как ты танцуешь, прекрасно понимают, что ты необычайно талантлива. – Но мои слова не возымели на нее действия, ведь это было все равно, что предложить человеку с глубокой раной в груди заклеить ее пластырем.

– Только для них это не имеет значения! Ведь я вчера была в великолепной форме и танцевала просто замечательно. И что?! Мне предложили место в гребаном кордебалете!

Она села на пол и принялась снимать пуанты.

– Я начинаю думать, что единственный шанс для меня добиться успеха после того, как закончится «Мелета», это стать избранной.

В моем сердце снова кольнуло, словно в него вонзили острую иглу.

– Это не так.

– Тебе легко говорить! Ты писатель! Писателям свойственно исчезать время от времени, скрываясь от мира, чтобы творить в тишине. Ты еще долго будешь считаться молодым писателем и числиться в списке «Сорок до сорока». А если моя карьера балерины продлится до сорока, то это будет чудо.

– Хотелось бы мне тебе помочь, – сказала я.

– Ты можешь. Сними амулет.