Жасминовые ночи - Джулия Грегсон

Саба даже забыла ее поблагодарить. Она снова обдумывала свой репертуар, и ей даже немного мешала веселая болтовня Элли. И чуточку раздражало, что та обращалась с ней как с куклой.

– Великолепно! Роскошно! – Элли, прищурясь, поглядела на нее в зеркале. – Теперь вот что. – Она открыла стеклянный флакончик с кисточкой и слегка мазнула по запястьям Сабы. – Эти духи называются «Джой»; одним из плюсов работы у Пату были такие «ничейные» флакончики. Теперь я пристрастилась к другим духам. Если тебе нравится, я могу с тобой поделиться.

Саба понюхала свое запястье и наморщила нос. Глаза Элли закрылись, на лице был написан театральный экстаз.

– Пускай запах проявится, – скомандовала Элли. – Каждая унция этих духов изготовлена из двадцати восьми дюжин роз и десяти тысяч шестисот цветков жасмина. Ты можешь себе представить?

С тем же благоговением она сообщила, что после того, как в Америке лопнула биржа, Пату создал парфюм для женщин, которые больше не могли себе позволить покупку его платьев.

– Он назвал это «подарком на память», – сказала она. – Так мило с его стороны. Это были самые дорогие духи в мире.

Саба все меньше понимала мир Элли. Подарок для обедневших клиенток и одновременно самые дорогие духи в мире? Стоившие жизни двадцати восьми дюжинам роз и десяти тысячам шестистам цветков жасмина? Что-то слишком высокая цена даже для приличного запаха.

Через несколько часов элегантное авто Озана снова подъехало к дому, и Сабе показалось, будто она уезжает в какую-то другую жизнь, и уж точно не в ту, какая ей нужна. Если они с Арлеттой и посмеивались над военной формой ЭНСА с ее смешными женскими трико и лифчиками цвета хаки, все равно она была уверена, что делает правильные вещи, участвует в правом деле. А тут она стояла возле дома Паттерсонов на пыльной улице – напудренная, надушенная, в шелках и с птичьей сумочкой и казалась себе чьей-то куклой.

Шофер, красивый египтянин, сидел за стеклянной перегородкой. Когда машина сорвалась с места, Саба заметила, как он посмотрел на нее в зеркало заднего вида – после предыдущих поклонов и улыбок это был жесткий, голодный взгляд самца. В его собственном мире женщины не ездят вот так, одни.

За окном проплывал европейский пригород Эль-Рамль – аккуратные дома, зеленые газоны, ровные бетонированные дороги, ухоженный морской берег с чистым пляжем. Но вот по другую сторону дороги начался грязноватый туземный квартал, где на улицах, в песке оставались глубокие следы ослов и мулов, словно дорога разделяла два столетия.

Город кончился. Теперь их красивый автомобиль мчался мимо мужчин, ехавших на велосипедах или ослах в белых балахонах, мимо семьи бедуинов с верблюдами, привязанными цепочкой, нос к хвосту. Слева, словно разбитые осколки голубого стекла, сверкало Средиземное море. Справа начиналась империя песков, усеянная остовами джипов и самолетов.

Возле сломавшегося танка стояли голые до пояса английские солдаты. Загородив глаза ладонью, они поглядели на проезжавшее мимо роскошное авто. Когда один из парней послал Сабе воздушный поцелуй, глаза шофера в зеркале сузились в злые щелки.

– Мадам, мы почти прибыли, – впервые заговорил он и нажал на педаль газа.

Она поглядела на яркое море и кольцо зеленых деревьев, за которыми, вероятно, и стоял дом. Накануне вечером за ужином она спросила у Элли, что та знает про мистера Озана.

– Что до меня, – ответила Элли, – то я знаю о нем очень мало, только то, что рассказывал мне Тарик.

– Что же он рассказывал?

– Ну, он только поставляет ему вино; он не знаком с ним близко.

– И все-таки, а?

– Я знаю лишь то, что известно всем: что этому человеку принадлежат ночные клубы, что он крутит самый разный бизнес, что у него хорошие связи и он необычайно богат. Мне было бы любопытно взглянуть на его дом.

Элли закинула ногу на ногу и добавила заговорщицким шепотом:

– Говорят, у него всюду есть дома – в Бейруте, Стамбуле, Каире. Забавно, что какой-то турок так преуспел… хотя, кажется, он наполовину египтянин, но я точно не знаю. Тебе налить еще бренди, дорогая?

Элли подошла к серванту и налила себе.

– Мне не терпится узнать, каковы будут твои впечатления. – Она снова села и гоняла пальцем лед в бокале. – Тарик говорит, что его вечеринки – нечто потрясающее. И что у Озана есть соперник в Каире, другой импресарио, и каждый стремится перещеголять другого, как дети. Озан, – продолжала Элли, – входит в число крупнейших коллекционеров исламского искусства. Самое ценное, вероятно, хранится сейчас где-нибудь в надежном месте, но все равно… Боже, как бы мне хотелось взглянуть на все это. – У Элли засверкали глаза, а Сабе вспомнился их разговор с Домиником о людях и их страсти – как страсть течет по тебе подобно незримой реке и как ты на свою беду преграждаешь ей путь дамбой. Для Элли – это наряды, фарфор, драгоценности; для Дома – авиация, для его матери – музыка. Он считал, что страсть матери не умерла, а направилась, к несчастью, в другую сторону: на достижение недостижимого совершенства в ведении домашнего хозяйства, – и это было утомительно и смехотворно. Например, если жареный картофель получался недостаточно золотистым, она выбрасывала его и начинала готовить заново. А фотографии в семейных альбомах были тщательнейшим образом рассортированы и надписаны.

Саба вспомнила неуверенные попытки своей матери что-то сшить на машинке, коробку с неразобранными фотографиями под кроватью рядом с ночным горшком и неожиданно ощутила прилив благодарности. В таких «высоких стандартах» всегда есть что-то тревожное и жутковатое.

Саба погрузилась в размышления и не глядела на дорогу. Вскоре шофер постучал в стекло и сообщил, что они подъезжают к дому мистера Озана.

Честно говоря, она была слегка разочарована. Издали дом казался самым обычным – с плоской крышей и коваными решетками на окнах. А сами окна, частично загороженные перьями пальм, придавали ему подслеповатый вид.

Вооруженный охранник махнул им рукой, пропуская сквозь железные ворота, и вскоре автомобиль уже ехал в гору по импозантной аллее, по обе стороны которой раскинулся ухоженный сад. Вокруг сада шла высокая стена с кольцами колючей проволоки по верху. У шофера вспотела спина. Он подъехал по гравию к парадному входу, раздвинул стеклянную перегородку и отрывисто сообщил:

– Приехали.

Слуга в мундире неведомой страны распахнул дверцу машины и провел Сабу в просторный мраморный холл, в котором висел удушающе-сильный запах чего-то среднего между углем и одеколоном. Лишь внутри дома Саба поняла, что он похож на дорогой шоколад и внутри впечатляет сильнее, чем снаружи. В великолепном зале с мраморным полом и украшенным золотыми листьями потолком стояли по углам, на арабский манер, низкие бархатные диваны с горками подушек, расшитых золотыми нитями и дорогими камнями. Одна стена зала была целиком закрыта расписными шкафами, на которые падал мягкий свет. На полках стояли, как показалось Сабе, сокровища Востока: маски, мраморные яйца, шкатулки с затейливой инкрустацией.