Дальний приход - Николай Коняев

6

Великанов, что притащил с собой полиэтиленовый пакет с мясом, едва не упал, споткнувшись о нее.

— Ты чего это у меня, Веруха? — поднимая ее, спросил он. — Голову скружило?

— Не-е… — Вера Сергеевна помотала головой. — Запнулась тут да упала…

— Ну ты даешь, девка… — Великанов усадил ее на стул. — Все цело-то? Ничего не поломала?

— Не-е…

— Ну и ладно тогда… А у меня, Веруха, просьба к тебе… Мясо-то в наш холодильник не лезет… Можно у тебя пакет положить до ночи? У тебя морозильная камера большая…

— Положи! — сказала Вера Сергеевна и, накинув жакетку на плечи, вышла на улицу.

Хотела было выйти к реке, но дорогу туда преграждал вставший у соседской калитки джип, и Вера Сергеевна побрела через огород в другую сторону.

Мимо школы вышла на пустырь за домами и зашагала к темнеющему вдалеке лесу…

Шла и не думала, куда идет, не разбирала дороги, и только когда замерцали звезды среди голых ветвей облетающего березняка, остановилась, опустилась на землю.

«Спаси, Господи, люди Твоя!» — пробормотала она и закрыла глаза.

7

Только на следующее утро и нашли ее бывшие ученицы, которые пошли за ягодами. Вместо ягод и вытащили на дорогу свою учительницу и отвезли в райцентр в больницу.

Здесь Веру Сергеевну через неделю навестил Василий Егорович Великанов.

— Ну как ты? — спросил он, раскладывая на тумбочке продукты. — Жить-то будешь?

— Врачи говорят, поживу еще… — слабо улыбнулась Вера Сергеевна. — А ты-то что? Шурка тебя к зубному отпустила?

— Один я сейчас, Веруха… В город уехала Шурка…

— Погостить?

— Зинка родила у нас…

— Поздравляю… — Вера Сергеевна действительно обрадовалась. Младшая Великанова хоть и шебутной была, а все равно всегда нравилась ей, и когда в школе училась, и когда взрослой стала. — Мальчик? Девочка?

— Не-е… — Великанов покачал головой. — В общем, как ты и говорила тогда…

— Чего это я говорила?! — удивилась Вера Сергеевна.

— Ну это я так, фигурально выражаюсь… — Великанов наклонился к ней. — В общем, в тот вечер, когда Игорька вызвал на медведя, я выпил маленько с расстройства. Ну и хотел к тебе пойти, но сам в кресле оформился и задремал… Вот мне и приснилось, будто ты сказала, что если Игорь медведя убьет, то негр у них родится…

— Я сказала?! Когда?!!

— Да во сне, я тебе говорю… В том сне, который мне приснился тогда…

— Ну и что?

— А ничего… Как ты сказала, так и получилось. В общем, негритенок родился у Зинки, вот что…

— Так, может, она…

— Не-е, не… Она клянется, что никого у нее в то время, кроме Игорька, не было…

— Может, перепутали тогда ребенка?

— Может, и перепутали… — вздохнул Великанов. — Только когда я Шурке рассказал про наш разговор во сне, она сказала, что из-за тебя это и случилось…

— Игорь-то как?

— Дак он не видел еще девочки… Ему сказали, что полежать надо Зине… Вот он и ходит каждый день под окна роддома, все спрашивает, чей носик у нее… А чей носик — его, конечно… А глазки? И глазки, дочка говорит, твои… Шурка-то рассказывает, что и в самом деле курносенькая девочка, кареглазая, только черненькая вся… Не знаем, в общем, как и сказать… Шурка мне велела ехать к тебе, гостинцев отвезти…

— А что я… Что я могу?

— Да я это и сказал Шурке… — вздохнул Великанов. — Медведя-то, говорю, все равно не вернешь назад…

— Не вернешь… — Вера Сергеевна и сама не заметила, как ее рука легла поверх руки Василия Егоровича. — Не вернешь, Вася…

— Не вернешь… — Василий Егорович чуть сжал ее пальцы.

— Не вернешь…

Евгению Чернову

Один знакомый рассказывал о происшествии, приключившемся с ним в церкви, куда он постоянно ходит. Там висит большая икона — преподобный Серафим Саровский.

— Я часто подходил к этой иконе, свечки ставил… — рассказывал товарищ. — A тут пришел и не могу найти икону. Что такое? Спрашиваю у одной старушки, может, унесли куда-нибудь икону по какой надобности? А она посмотрела на меня внимательно и пальцем погрозила.

— Чего-то, — говорит, — ты не тое, мил-человек, сделал. Спрятался от тебя Серафимушка. С ним такое бывает, не от тебя первого прячется…

А я тогда письмо одно подписал.

Неважно какое… Не хотел его подписывать, но так получилось, неудобно было отказаться — попросил меня человек подписать, которому я обязан был. Я, конечно, про письмо это помнил, но со словами старушки его никак не связал. Да и вообще этим словам не очень-то и поверил, пожал плечами, перекрестился, поставил свою свечечку у образа Богородицы и домой пошел.

Но все равно на душе как-то нехорошо было.

Мучился я, мучился, а потом снял телефонную трубку и позвонил своему знакомому, который меня то письмо попросил подписать.

— Так вот, — говорю, — и так. Извини, но подпись ты мою, пожалуйста, вычеркни.

— Ты что?! — знакомый мне отвечает. — Ты понимаешь, о чем меня просишь? Письмо уже туда, наверх ушло. Ты соображаешь, что о тебе там подумают, если я специально попрошу твою подпись снять. Уж лучше бы тебе тогда и вообще его не подписывать!

— Лучше… — говорю. — И все-таки ты позвони. Сними мою подпись.

— Ну, смотри… — говорит знакомый. — Я тебя предупреждал.

— Я понял… — говорю. — Все-таки позвони.

И только повесил трубку, как-то сразу легче на душе стало, словно груз какой сбросил. Лег спать, заснул сразу, и вот, понимаешь, удивительный сон приснился.

Будто стою я дома у себя, перед иконами и молюсь.

— Святый отче Иоанне! Святый угодниче Божий Николай! Святый отче Сергий! Молите Бога за мя, грешнаго… Святый угодниче Божий Пантелеимон, святый отче Александре…

И так, кланяясь каждому образу, добрался я до образа преподобного Серафима Саровского. У меня дома он точно такой же, как там, в церкви, висит…

— Святый угодниче Божий… — говорю и остановился. Имя его, его имя не могу вспомнить!

— Прости, — бормочу, — отче! Прости мя, грешнаго! Сам не знаю, как такое случилось… Прости мя…

И так стыдно, так ужасно стыдно, что, кажется, от стыда бы сгорел, если бы не услышал:

— Россию только не забудьте, детушки… Меня забудьте, а ее любите.

И, как всегда во сне, непонятно: то ли прозвучал голос от образа Серафима Саровского, то ли сам я подумал это, но проснулся…