Профессорская дочка - Юлия Николаевна Николаева

– Маринка до тебя добежала? – задает вопрос.

– Значит, я права, – киваю зло. – Ты что натворил, Дим? Ты вообще головой думал?

Он затаскивает меня в квартиру, закрывая дверь.

– Нечего на лестнице орать. А что я такого сделал? Переспал с ней? Так она сама была не против, она с дня нашего знакомства прозрачно на это намекала.

– Ты ведь знал, чья она дочь?

– Этого московского гада, ага, – он так же паршиво кривит губы в презрительном довольстве. – А он что сделал, ты знаешь? Я должен был на полную ставку выйти, между прочим, а твой любовник сделал так, что мне ее не дали. Думал, я не узнаю. Не у него одного связи есть. Сам спит со студенткой, а мне будет рассказывать, как себя вести. И как он тебе Аль, нравится? Опытный, взрослый, богатый. Интереснее меня, да?

– Да как ты можешь… – я снова замахиваюсь, но в этот раз Дима успевает перехватить мою руку. Отпихивает, я налетаю спиной на дверь, и только поэтому остаюсь стоять.

– Я как лучше хотел, Аль, – чеканит он холодно. – Пожалел тебя, все-таки ты мать потеряла, ошибку признал свою. А ты нос воротишь. Ну потом я понял, почему. Только не надо было меня с грязью мешать. Так что твой Гордеев просто получил свое назад. Поняла? А теперь проваливай отсюда.

– Он ведь этого так не оставит, – качаю головой, шепча. – Ты неужели не понимаешь, что он тебя с лица земли сотрет.

– Пусть попробует, – хмыкает Дима, – у меня, между прочим, предки тоже не последние люди в городе. Зубы твой Гордеев обломает, если только сунется.

Я нахожу ручку двери и открываю, продолжая смотреть на Диму. Как я могла всего этого не видеть в нем? Ну притворяться он умеет. Я ведь и сейчас ему поверила, когда он прощения просил. А он…

– Какое же ты ничтожество, – говорю, делая шаг спиной за порог, он снова усмехается. Полина маячит на входе в комнату, глядя на нас расширенными от изумления глазами. Сегодня день такой – все разговоры только при свидетелях?

– О себе думай, и о своем Гордееве, – хмыкает Дима и закрывает перед моим носом дверь. Несколько секунд я стою, не в силах двинуться с места, а потом начинаю путь назад.

К ногам словно гири привязали, еле шагаю вниз по лестнице. Внутри больно, тяжело, противно. Мы же не могли знать, никто не мог, что он так поступит… Зачем Роман полез к нему, ну зачем? Я ведь просила…

Выхожу на улицу и некоторое время иду вперед. Что теперь сделает Гордеев? Размажет Диму? Надавит через свои связи, чтобы выгнать его из института? Но Марининого разбитого сердца это не вернет.

Месть не поможет. Она даст злое удовлетворение, которое только заполнит сердце тьмой. Уничтожит того, кто мстит. И не спасет того, кто пострадал.

Слышу, как в сумке вибрирует телефон, дрожащими руками долго не могу расстегнуть молнию. Роман!

Не успеваю даже сказать алло, как слышу:

– Марина попала в аварию.

Слова вкручиваются в сознание слишком медленно, до боли в виске, рядом с которым находится трубка телефона.

– Авария? – повторяю бестолково. – Какая авария?

– Отец ей свою машину дал.

– А она водит?

– Да, с шестнадцати лет. Я сам ее учил, в восемнадцать получила права.

Этот простой разговор ни о чем – словно попытка отсрочить неизбежное. Ту часть, в которой все далеко не так просто и понятно, как сейчас.

– Она была пьяна и не пристегнута, вылетела на встречку, чтобы избежать столкновения, свернула на обочину и въехала в фонарный столб.

Роман говорит это так ровно, что я понимаю: он повторяет сказанное ему.

– Ты сейчас где?

– В больнице.

– А Марина?… – не могу договорить, вопрос повисает в воздухе, скапливаясь сгустком напряжения у лица.

– Она без сознания, травма головы. Пока ничего непонятно.

Прикрываю глаза. Господи, только не это, только не это…

– Хочешь, я приеду? – спрашиваю тихо. Роман вздыхает. Кажется, это первое проявление хоть какой-то эмоции за весь разговор. Наверняка он в шоке, не осознает до конца происходящее. Но то, что ему сейчас очень плохо – сомнений не вызывает.

– Не стоит, Аль. Марина в реанимации, в больнице карантин, я с трудом пробился внутрь. Я буду держать тебя в курсе.

– Хорошо, – тут же соглашаюсь. – Держись.

Я не знаю, что еще можно сказать. Мы прощаемся, некоторое время я стою с телефоном в руках, глядя в асфальт. Кажется, впору начинать молиться. Если случится ужасное… Зажмуриваюсь до боли. Нет, нет, не случится. Не может вот так быть. Не должно! Пожалуйста, только не это. Пусть Марина выкарабкается.

Остаток вечера я провожу, не находя себе места. Все время хватаюсь за телефон, то надеясь, что Рома что-то написал, то порываясь набрать его сама. Но в итоге оставляю, как есть. Просто жду, меряя шагами комнату. Так и с ума сойти можно. Неизвестность хуже всего. Когда ждешь и не знаешь, что будет.

Смс приходит около полуночи:

«Марине требуется срочная операция, которую здесь не берутся делать. Едем на скорой в Москву. Позвоню завтра».

Я оседаю на кровать и снова пялюсь в никуда. Моих внутренних резервов не хватает, чтобы реагировать иначе. И самое поганое в том, что думаю я в тот момент не о Марине, а эгоистично о себе. Он уехал, уехал. Я даже не успела его обнять, поцеловать, поддержать как-то. Еще сегодня утром он мне улыбался, я наивно строила планы на будущее, а вечером уже ничего нет, все разлетелось вдребезги, как бутылка вина – и остался только сладковато-резкий аромат прошлого и осколки, которые еще долго будут впиваться под кожу.

В ушах стоят слова Марины о том, что она сделает все, чтобы нас разлучить. Я понимаю, авария – это трагическая случайность, но что будет дальше? И что будет с ней? Как пройдет операция, что ее ждет? Сумеет ли она восстановиться, вернуться к полноценной жизни? Сумеет ли выжить…

Все эти вопросы наскакивают с разных сторон, пока я полночи кручусь в постели. Забываюсь тревожным сном только под утро, сжимая в руке телефон, чтобы не пропустить звонок или смс. Но когда около десяти просыпаюсь – ничего так и нет. Голова болит, душ не спасает, состояние амебное. Решаю набрать ему, и тогда-то Рома, словно чувствуя, звонит сам.

– Да, – молниеносно снимаю трубку. – Ну как там?

– Операция прошла хорошо, – слышу усталый голос, – но она по-прежнему не приходит в себя. Врачи говорят, что сейчас все зависит только от нее самой.

Молчу, подыскивая слова. Полное дерьмо.

– Все будет хорошо, – выдаю банальность.

– Время покажет, – отвечает Роман, – как ты?

– Нормально. А ты?

– Устал. Всю ночь на ногах. Сейчас немного вздремну тут.