Полная история тайных обществ и сект мира - Лин фон Паль

Сегодня в мире насчитывается более пяти миллионов масонов (или людей, причисляющих себя к таковым), причем около четырех миллионов из них приходится на Соединенные Штаты. Особенно много масонов среди представителей так называемых интеллигентных профессий и, как это ни странно, сексуальных меньшинств. Журнал американских гомосексуалистов One («Уан») объясняет это тем, что «при современной социальной и культурной системе гомосексуалист автоматически оказывается членом международного масонства» (№ 8, 1958). Ритуалы их несколько изменились со времен «первых тамплиеров», но символы все те же: идол с пятиконечной звездой во лбу, подсвечники и т. д. Правда, от ложи к ложе эти ритуалы разнятся, но до сих пор ни один рядовой масон не знает своих верховных начальников, и до сих пор в любой ложе есть алтарь, куда ведут три ступени, а на нем тайная книга, наугольник, отвес и ватерпас в круге. На собраниях председатель держит в руке молоток, а комната заседаний освещается девятью подсвечниками. Некогда в ней помещался еще и гроб как напоминание о бренности всего земного, но в наши дни этот атрибут сочли излишним.

Помимо ордена масонов существуют и другие группы или ложи, прямо или косвенно связанные с масонством и тоже практикующие тайные обряды. Самыми крупными из них на сегодняшний день являются Odd Fellow («Независимое братство»), Lions («Львы»), Junior Chamber («Джуниор Чембер»), Rotary Club («Ротари-Клуб»), Round Table («Круглый стол») и Yomen’s Club («Клуб йоменов»). Общим для этих организаций является то, что доступ в них имеют лишь мужчины, и все они занимаются той или иной формой благотворительной деятельности. Есть и другие, менее значительные ложи, в которые принимают также и женщин и где неофит просто должен поклясться, что он верит в Бога, невзирая на религию. Практически все организации подобного рода взимают ежемесячный членский взнос, причем немалый, однако «братья» его охотно платят, поскольку сам факт членства в тайном обществе имеет для них исключительно важное значение. Как выразился один масон, пожелавший остаться анонимным: «Исключая жену и детей, масонство — это то, что дает мне величайшую радость и надежду в земной жизни!»

«Масонство не принадлежит ни к какой стране; его нельзя назвать ни французским, ни шотландским, ни американским. Оно не может быть ни шведским в Стокгольме, ни прусским в Берлине, ни турецким в Константинополе потому только, что оно там существует. Оно одно и всемирно. Оно имеет многие центры своей деятельности, но в то же время имеет один центр единства», — писал один из влиятельных членов масонской ложи.

Следовательно, нет и русского масонства, несмотря на то что масоны в России были, есть и, думается, будут. Поэтому будет полезно проследить, хотя бы поверхностно, как именно проникало масонство в Россию, и какими особенностями оно здесь характеризовалось.

Если судить по официальным источникам, первые масонские ложи в России возникли при Петре I. «В одной рукописи Публичной библиотеки, — сообщает историк Вернадский в своей книге „Масонство в царствование Екатерины II“, — рассказывается, что Петр принят в Шотландскую степень св. Андрея. Его письменное доказательство существовало в прошлом веке в той ложе, где он принят, и многие оное читали». А среди рукописей масона Ленского есть обрывок серой бумаги, на которой значится следующее: «Император Петр I и Лефорт были в Голландии приняты в тамплиеры». «Петр I, — пишет другой исследователь, В. Иванов, — стал жертвой и орудием страшной разрушительной силы, потому что не знал истинной сущности братства вольных каменщиков. Он встретился с масонством, когда оно еще только начало проявлять себя в общественном движении и не обнаруживало своего подлинного лица». «В Россию свет масонства, — сообщает Т. Соколовская, — проник, по преданию, при Петре Великом, документальные же данные относятся к 1731 году».

Как бы положительно ни относились к деятельности и реформам Петра I в современной интеллектуальной (да и чисто народной) среде, нельзя не признать, что многие его начинания оказались плачевны для России. Война со Швецией при огромном превосходстве сил шла двадцать один год. Отданные под командование иностранным офицерам и обученные по-новому войска были наголову разбиты под Нарвой. Первую же победу над шведами одержала дворянская конница с пятидесятилетним московским воеводой Шереметевым во главе. С его же именем связаны и все последующие победы.

За годы правления Петра от непосильного труда погибли миллионы людей. По данным М. Клочкова, население страны уменьшилось на одну треть. Один иностранец из окружения Петра писал, что содержание русского рабочего «почти не превышало того, во что обходится содержание арестанта». В. Ключевский сообщает, что Петр I «понимал народную экономику по-своему: чем больше колотить овец, тем больше они дают шерсти». Для взыскания налогов этот царственный реформатор посылал воинские полки, но и это не помогало, и Петру доносили, что «тех подушных денег по окладам собрать невозможно, а именно за бесконечной крестьянской скудостью и за сущей пустотой». П. Милюков считал, что из созданных путем страшного насилия фабрик и заводов лишь немногие пережили царя. «До Екатерины, — пишет он, — дожило только два десятка».

Екатерина II, с одной стороны, относилась к масонству резко отрицательно, но с другой стороны — никак с ним не боролась. Возможно, масонство представлялось ей неопасным. При этом, однако, сама государыня, хотя и невольно, сделала немало для будущего масонства в России, насаждая в высшем обществе антихристианский дух «вольтерьянства». С ее легкой руки оно стало модным среди русской знати. В. Ключевский писал по этому поводу: «Философский смех освобождал нашего вольтерьянца от законов божеских и человеческих». Вопреки тому, что нравственные устои предыдущих поколений в русском обществе были еще сильны, разрушительная работа импортируемых с Запада идей уже началась, поэтому неслучайно русский просветитель Н. И. Новиков записывает в это время в своем дневнике, что уже стоит «на распутье между вольтерьянством и религией». «Направление русских умов становилось уже не усвоением европейской цивилизации, — резюмирует В. Ключевский, — а болезненным расстройством национального смысла».

В первое десятилетие царствования Екатерины масоны в России больше увлекались обрядовой стороной, почти не предпринимая каких-либо решительных попыток расширить свое влияние на общественную мысль, и только к концу царствования Екатерины здесь наконец сложились две масонские системы: так называемые елагинская и циннендорфская (шведско-берлинская). Первая названа по имени И. П. Елагина, который, по его же словам, встретился где-то в пути с одним путешественником-англичанином, и тот открыл ему, «что масонство есть наука». Вторая система была основана немцем из Берлина, посланным в Петербург знаменитым тогда Циннендорфом. В 1776 году обе системы объединились, однако в масонских ложах в ту пору преобладали исключительно иностранцы, жившие в России, тогда как для самих русских масонство оставалось некой игрой «непонятных иноземцев».

Настоящие масоны появились в России только в конце царствования Екатерины. Одним из них был И. Г. Шварц, уроженец Трансильвании. В Россию он приехал в 1780 году в качестве гувернера, но вскоре стал профессором Московского университета, где со временем сколотил вокруг себя небольшой масонский кружок из числа преподавателей и студентов в количестве восьми человек. Обрядность и ритуал там не практиковались, и вообще непонятно, чем занимались члены кружка на своих заседаниях, но кружок был тайным, и другие масоны в него не допускались. Шварц, по его заверениям, «привез с собой градус единственного верховного представителя теоретической степени соломоновых наук в России», то есть, иначе говоря, был посвященным, специально посланным в Россию представлять и насаждать здесь «великую идею масонства». И, видимо, небезуспешно, так как на Вильгельмсбаденском конгрессе масонов в 1782 году Россия была признана «восьмой провинцией масонского мира».