Джон - Вероника Мелан

– Доволен.

Расслабленный котяра после миски сметаны по ту сторону экрана.

– И знаешь, почему доволен?

Я вновь набычилась – ждать выговора или не ждать?

– Не знаю.

– Во-первых, потому что ты сказала правду – мне это важно и еще просто приятно. На правду мало кто способен – сил не хватает. Во-вторых, Джону давно нужна была встряска, и если бы ему ее не устроила ты, я устроил бы ее сам.

Настал черед моих бровей взлететь к линии роста волос.

– Да-да. И поэтому я не буду выспрашивать детали – расскажешь их мне позже, – теперь я просто буду знать, что мой зам не беспричинно съехал с катушек. И что причина у него была.

«Причина» в виде меня все еще сидела с виноватым выражением лица, но с бесконечным облегчением внутри – Дрейк не стал ругаться! Не стал. Решил дать тому, что происходит, шанс развиться и посмотреть, что в конечном итоге получится. Либо изначально знал детали, либо решил позволить себе развлечься и в кои-то веки побыть в роли наблюдателя.

Так или иначе, значит не так уж сильно и требовался ему в эти «сложные» дни работоспособный заместитель.

Уф, пронесло. Хитрец… Но какой же он хитрец! И меня наизнанку вывернул, и лекцию прочел, и сам позабавился.

Я любила этого мужчину – честно, – но иногда с ним было сложнее, чем без него.

Чувствуя себя выжатой тряпицей, я вздохнула – наверное, сие есть прерогатива всех решившихся на проведение совместного жизненного досуга пар. Се-ля-ви.

– Так… наше занятие… закончено? Вопросов больше нет?

За окном очень даже уютно накрапывал дождик.

– Все, уже не хочешь, чтобы я спешно возвращался домой? Как там насчет пяти дней вместе? Тогда я и задам все свои вопросы.

Я сдержала рвущийся наружу смех.

– Нет, сегодня у меня еще запланировано чтение на вечер. Прибраться надо, Клэр помочь – посуду помыть, со стола убрать…

– Угу – все перестирать, ковры вынести на улицу и выбить, Смешариков расчесать…

– Ага, соседу Чарину вскопать и удобрить. В общем, пойду?

– Иди.

Дрейк смеялся. В этот момент, как и в любой другой, мы любили друг друга.

* * *

Мокрый асфальт блестел в свете фонарей. Липли к влажным дорожкам опавшие листья – размякшие, они не шуршали под ногами, но ощущались пружинистым ковром; прело и терпко пах сырой вечерний воздух. В сквере ни души – все по домам, уютным миркам, вдали от непогоды, – мне же – одинокой путнице в затянутом моросью парке – дождь в этот вечер непогодой не казался.

Хотелось подумать, поразмыслить.

Стыли в сумраке сонные и красивые деревья – зеленые с желтым, охристые с бордовым отливом, – скучали под золотыми кругами фонарного света пустые лавочки, мокли мощеные аллеи. Пусто, душевно, тихо.

Забылся спор про Джона и лекция про стыд, забылись препирательства и смешки, но осталась в памяти фраза «ты задашь мне этот вопрос, когда отпустишь страх – страх перед будущим».

И я отпускала. Минуту, две, десять… Планомерно, спокойно, ровно.

«Ты не нужен мне, страх. Уходи. Отпускаю…»

А после вдруг ощутила, что у меня вышло – понять, уловить что-то важное и невероятно ценное. На меня плавно и неожиданно снизошло понимание того, что все в жизни идет так, как должно. Невозможно бежать и догнать, невозможно упустить то, что тебе предназначено. Если чуду случиться – оно пролезет в жизнь и сквозь запертую дверь, сквозь любую щель, и тогда от него – от чуда, от божественного подарка – не спастись. И не хочется.

Можно просить и никогда не получить, а можно никогда ни о чем не просить, но получать и радоваться. Быть благодарным за то, что есть и за то, чего нет и не будет. Можно жаждать обучения и оставаться дураком, либо учиться у окружения – у каждого человека, ситуации, слова и действия. Своего и чужого.

Чего мы хотим и что на самом деле каждому из нас требуется – возможно ли знать? Одному для того, чтобы приобрести необходимый опыт, придется родить ребенка, другому – пережить его отсутствие. А опыт продолжит идти – в другом, по-другому, но всегда продолжит. Кому, как ни Создателю, знать, куда рассыпать искры счастья, а у кого на пути раскидать трещины?

Прав был Дрейк – нет больше вопроса. И страха нет. Придет то, чему прийти, и не притянуть в жизнь то, чему прийти не суждено. Но всегда можно выбрать – радоваться полученному или грустить из-за отсутствия. А, может, радоваться из-за отсутствия и грустить тому, что пришло?

Выбор. Вся жизнь есть выбор.

Я бродила по мокрым дорожкам и философствовала – не печальная более и не напуганная. У меня все есть – всегда есть. В каждую минуту времени. Есть я, есть этот мир, есть выбор и способность действовать. Есть возможность учиться, постигать, видеть новое, ценить старое – есть любовь внутри и настоящий момент.

Спустя какое-то время философское настроение благополучно улетучилось в темную высь парковых аллей, неожиданно вспомнилась фраза Дрейка про «расчесать Смешариков» – я поправила на плече сумку, фыркнула и, улыбаясь, зашагала домой.

Джон казался себе раздвоившимся.

Смотрел на лица парней отряда специального назначения, бороздил взглядом расписание их занятий и собственных дел на сегодня и не видел его. С оцепенением думал о том, что все равно не сможет курировать тесты, выдавать дельные комментарии и журить за промахи.

Не сможет, потому что «не здесь» – потому что он есть снаружи, но внутри его нет.

Как и вчера.

Дрейк говорил «понаблюдай на линтивными потоками, попробуй оценить плотность выстраиваемых мною полусфер…», но Сиблинг не мог сосредоточиться. Дрейк ворчал: «держи часть процесса при построении внешних контуров защитных полей», но Сиблинг думал о другом – о том, что он должен произвести замеры – совсем другие замеры – не полей, не контуров, не линтивных потоков, а ее кожных покровов.

Но как?

Отряд ожидал приказаний, все привычно молчали – хмурились, сидели тихо. Вот и он, как старый рассеянный профессор, вместо того чтобы обращаться к аудитории, почему-то смотрел в окно и с удивлением спрашивал себя – почему так хорошо помнит ее запах? Зачем настолько детально запомнил лицо? Почему со смесью робости, изумления и раздражения вспоминает прикосновение – спокойное человеческое прикосновение к его руке? Его. Руке.

Джон двоился, троился, распадался внутри на части – Дрейк все заметил, но ничего не сказал.

Еще скажет.

За счет чего она вдруг выделилась из толпы, проявив совершенную нечувствительность к его ауре, одно лишь близкое присутствие которой влияло на людей негативно?

На всех влияло – на нее нет.

Он должен сделать замеры.