Унесенная ветром - Дмитрий Вересов

Она, как выяснилось, была в том же положении, что и Пашка. Крутила шуры-муры с Вадимом, а насчет брака не торопилась, пока не стало слишком поздно.

На этот раз Пашка не стал пытаться пересесть, а просто принялся напиваться, отведав из спиртного все, что находилось в пределах досягаемости. А напившись до нужной кондиции, решил подобраться поближе к жениху, чтобы стукнуть хотя бы разок по его широкой дипломатической физиономии. Подобраться не получилось — не дали. Схватили Пашку кунаки жениха и выволокли без лишнего шума на улицу. А Олька даже не заметила ничего или, вернее — сделала вид, что не заметила. Продолжала приторно улыбаться гостям и тянуть ручку для лобзаний. А кунаки Пашку цивилизованно вывели во двор и отпустили восвояси, несмотря на то что он успел им всем нахамить и пригрозить скорой расправой.

А потом Пашка опять пил. Методично, день за днем. Теперь уже на своей квартире. Теткину он кое-как сумел привести в порядок, заплатив из карманных одной знакомой девице. Та и помогла прибраться.

Мать чаще всего где-то пропадала — то дела решала, с ее парикмахерским бизнесом связанные, то с бандюком ненаглядным развлекалась. Появлялась эпизодически, порицала сына за нездоровый образ жизни, но что она могла сделать?! Запретить ему пить?! Слава богу — ему уже не пятнадцать лет. Здоровый лоб!

Все, что она смогла придумать, это очистить бар от алкоголя. Но его наличных хватило на то, чтобы заполнить его заново. А потом еще раз. И еще. В один из походов в магазин Пашка поймал по дороге Муху и привел к себе. Муха не возражал — после фиаско с Евой он ходил как в воду опущенный. Ему тоже хотелось напиться, но не было денег.

Пашка предоставил ему такую возможность. История с Евой показалась ему забавной, но вслух он выразил сочувствие.

— Ты, блин, как Лев Толстой после свадьбы со своей Софьей!

— А что Лев Толстой?!

— Он два года за ней ухаживал, а после свадьбы наутро записал в своем дневнике только два слова — «Не то»!

Неизвестный ему доселе факт из жизни великого классика несколько приободрил Муху. Приятно знать, что не ты один бывал обманут в лучших ожиданиях. Лев Толстой — это тебе не хухры-мухры. Раз такой человек на этой теме пролетел, то и Мухе вроде жаловаться не пристало!

У Пашки целый шкаф оказался набит видеокассетами. Все там было намешано в кучу — боевики с порнухой, ужасы с комедиями. Муха выудил из шкафа фильм «Амели», о котором читал немало хорошего в киножурналах.

— Доброе кино! — кивнул захмелевший Пашка. — «Оскара» отхватило и своеобразное, а это для французов нынче редкость — они теперь под Штаты гонят фильмы. Только под финал слегка выдыхается!

Выдохшегося финала Муха не заметил, он вообще вскоре перестал следить за сюжетными коллизиями и хитрыми режиссерскими придумками, сосредоточившись на главной героине в исполнении Одри Тоту. Темноглазая брюнетка с короткой стрижкой казалась беззащитной, но была весьма предприимчивой, когда нужно было помочь ближнему.

Девушка была так же похожа на Шерон Стоун, как Денни Де Вито на Арнольда Шварценеггера, но произвела на Муху неизгладимое впечатление.

Сидя перед экраном Пашкиного фирменного телека, он ощущал себя дзен-буддистом, достигшим просветления.

Кардинальная перемена. Великий перелом. Революция! Вот что царило в душе Лехи Мухина. Прежний идеал с выдающимся бюстом и смертельно опасными намерениями померк совершенно в его глазах, стал казаться смешным и нелепым. Крах его был предопределен дурацкой историей с Евой, французский фильм нанес окончательный удар. Муха стыдился себя прежнего. Не мог понять, как он мог пленяться анекдотическим в общем-то образом убийственной блондинки.

Митроха был прав — прежний его идеал был нелеп и смешон. Но над Амели и Митроха бы не посмел смеяться.

— Ты мне вот что… — попросил Муха Пашку, когда фильм закончился. — Сделай одолжение, пожалуйста!

— Я для тебя все что хочешь сделаю! — пообещал с пьяных глаз товарищ,

Муха, впрочем, многого не требовал.

— Ты мне это подари! — с той непринужденностью, которая бывает только между очень близкими друзьями, попросил Муха и потряс обложкой от фильма.

— Зачем тебе кассета?! — удивился Пашка. — Видака-то у тебя вроде нет!

— Кассета не нужна, мне коробка нужна!

Пашка пожал плечами и кивнул.

Муха в самом деле так и не обзавелся собственным видео. Стоило оно теперь недорого — если с рук покупать, конечно, но и таких денег у него в запасе не водилось. Да и времени на то, чтобы бегать по прокатам за новинками — тоже.

Кассета Пашкина была пиратской, и фотка на ней поэтому — далеко не высшего качества, но все же лучше чем ничего. Еще несколько снимков Одри Тоту отыскалось в журналах. Муха только поражался — как он мог не замечать их раньше.

Одри — Амели завладела его воображением. «Плейбой» с Шерон Стоун отправился в мусоропровод. Иногда еще, по старой памяти, американка проникала в его эротические сны, но вскоре образ Одри — смешной и доброй темноглазой французской девчонки — вытеснил ее окончательно и навсегда.

Только вот найти подобную ей казалось Мухе не то что сложным, а просто невозможным делом. Не было таких девчонок в его поле зрения и похоже — не предвиделось. И Муха опять впал в тоску.

…Двиньтесь узкою тропою!

Не в краю вы сел и нив.

Здесь стремнина, там обрыв,

Тут утес — берите с бою!

Камень, сорванный стопою,

В глубь летит, разбитый в прах;

Риньтесь с ним, откиньте страх!..

А.С.Грибоедов

Аллах великий и всемогущий, Аллах милостивый и милосердный послал ему сына на закате жизни. Мог ли горевать Таштемир о потере двух своих сыновей? Ведь они погибли за веру предков. Мог ли он горевать? Разве что самую малость. Мог ли он роптать? Если только немного. Но потом он молился и просил у Аллаха прощения. Простил ли его Великий и Всемогущий? Конечно, простил, раз послал ему сына на закате жизни.

Новый сын Таштемира ловок и силен, меток его глаз и верна его рука. Правит он конем лучше, чем собственными ногами. По всему Халид — настоящий джигит. Но одновременно он еще и младенец, которого надо всему учить, показывать и рассказывать. Даже ходить по горам он еще не умеет. Хорошо ходит по плоской земле, но если земля уходит в небо, ноги его не чувствуют ее, ищут и не находят.

Надо учить его говорить. Некоторые чеченские слова и выражения он уже знал. Какой-то старый казак учил его. Но как же он произносил их? Как урус, коверкая даже священные имена Ислама неузнаваемо.

Он не умеет читать. Священная книга мусульман, пророческие откровения Мухаммеда закрыты для него. Если же спросят Таштемира, много ли чеченцев умеют читать Коран? Он ответит, что дела ему нет до всех. Пусть они погрязнут в невежестве и глупости, если им так нравится. Его же сын должен быть учен и праведен.