Дым и зеркала - Нил Гейман

Бенхэм тоже улыбался.

– Рад вам сообщить, – сказал он, – что объявляю вас совершенно здоровым.

Лениво потянувшись на стуле, Саймон Пауэрс кивнул.

– Я чувствую себя просто потрясающе.

«И действительно выглядит он прекрасно, – подумал Бенхэм. – Просто пышет здоровьем». И ростом Пауэрс теперь казался выше. Очень привлекательный молодой человек, решил врач.

– Итак, те… эм… ощущения больше не возвращались?

– Ощущения?

– Ощущения, про которые вы мне рассказывали. Что ваше тело больше вам не принадлежит.

Саймон мягко повел рукой, обмахивая лицо. Холодный циклон ушел, и Лондон внезапно затопила волна жары, – казалось, это уже вовсе не Англия.

Слова врача Саймона как будто позабавили.

– Все мое тело принадлежит мне, я в этом уверен. Саймон Пауэрс (90/0666L, НЕ ЖЕНАТ, МУЖ.) усмехнулся так, словно весь мир тоже принадлежит ему.

Врач смотрел, как он выходит из кабинета. Он выглядел более крепким, почти неуязвимым.

Следующим пациентом в списке Джереми Бенхэма был двадцатидвухлетний парнишка. Бенхэму придется рассказать ему, что у него СПИД. «Ненавижу эту работу, – подумал он. – Мне пора в отпуск».

Выйдя в коридор, чтобы пригласить парнишку в кабинет, он прошел мимо Саймона Пауэрса, который оживленно болтал с хорошенькой австралийской медсестрой.

– Это, наверное, чудесное место, – говорил он ей. – Я собираюсь туда поехать. Хочу везде побывать. Хочу познакомиться со всеми! – Руку он положил ей на локоть, и она даже не пыталась высвободиться.

Доктор Бенхэм остановился рядом с ними и тронул Саймона за плечо.

– Только больше мне на глаза не показывайтесь, молодой человек, – с улыбкой сказал он.

Саймон Пауэрс усмехнулся.

– Больше вы меня не увидите, доктор, – сказал он. – Во всяком случае, таким. Я бросил банк. Я собираюсь в круиз вокруг света.

Они пожали друг другу руки. Ладонь у Пауэрса была приятной на ощупь, теплой, сухой.

Бенхэм ушел, но не мог не слышать, как Саймон все еще болтает с медсестрой.

– Это будет так чудесно, – говорил он, и Бенхэм спросил себя, идет ли речь о сексе или о кругосветном путешествии или, быть может, в каком-то смысле и о том, и о другом. – я собираюсь повеселиться, как никогда, – говорил Саймон. – Уже от одной мысли я на седьмом небе.

Единственная моя удачная сестина[39]. Будучи впервые опубликована в сборнике «Легенды фэнтези» и перепечатана в сборнике «Гигантская книга вампиров» Стива Джонса, она на протяжении многих лет оставалась моим единственным произведением про эти легендарные существа.

Я жду и жду на перепутьях сна,

Укрытый тенью.

Воздух пахнет тьмой –

Холодный, пряный…

Жду мою любовь.

Надгробие ее – в лучах луны,

Восстанет – и к ногам склонится мир.

Бредем во мраке, слизывая кровь!..

Как одиноко – лишь игра да кровь,

Но тело жаждет перепутий сна,

Я сна б не подарил за целый мир.

Луна спасает ночь и бредит тьмой,

Я – у надгробья в ужасе луны.

«Любимый, жив?» –

«Увы, моя любовь!»

Ты снилась мне, и в сладком сне – любовь

Важней казалась, чем тоска и кровь.

Надгробие мое к лучам луны

Привычное, пребыло в тени сна…

Но я восстал, взлетел туманом в ночь –

Закат меня толкнул в холодный мир.

Столетье за столетьем… скучный мир,

Я в нем похож, быть может, на любовь:

Лишь поцелуй – да поглощенье тьмой.

Насыщен жизнью, впитывая кровь,

Я на рассвете стану частью сна,

Надгробьем, ждущим белых ласк луны.

Не причиню вреда…

Я – боль луны,

Тебя не брошу камнем в стылый мир!

Вот – просто правда за пределом сна:

Сама ты отдала свою любовь,

Так не страшись, любимая, – ведь кровь

Лишь слаще, как содружна буря с тьмой!

Восстанут ли подруги, грезя тьмой?

Под мрамор лягут, в ужасе луны,

Не зная ласки мглы, что дарит кровь,

Не ведая, каков полночный мир,

Во власть червей?

Но ты, моя любовь,

Восстала – так сказала правда сна.

У камня грезил тьмой в лучах луны.

Но королевству сна нелепа кровь…

Моя любовь, я б дал тебе весь мир!

Этот рассказ был написан для составленного Питом Кроутером сборника «Коснись дерева», антологии про суеверия. Мне всегда хотелось написать рассказ в духе Реймонда Карвера – у него выходило так просто. Но попытки сымитировать его стиль показали, что это далеко не так.

Боюсь, я действительно слышал упомянутую в тексте радиопередачу.

Тут было множество устройств, которые убивали мышь быстро, и другие, которые убивали ее медленно. Тут был десяток вариантов традиционной мышеловки, той, которую Рейган обычно называл «мышеловкой Том и Джерри»: ловушка с металлической пружиной, спускавшейся одним прикосновением и ломавшей мыши хребет. На полках стояли техноигрушки: одни мышь удушали, другие били током, третьи даже топили – все надежно упакованы в разноцветные коробки.

– Это не совсем то, что я ищу, – сказал Рейган.

– Ну, это все мышеловки, какие у нас есть, – сказала женщина с большим пластиковым бэджем, на котором стояло ее имя «Бекки» и провозглашалось, что «Ей нравится работать ДЛЯ ВАС в «Корма и сопутствующие товары для животных Макса Макри». – Посмотрите вон там.

Она показала на отдельную витринку с отравленными саше «Голодная кошка». На вершине лежала лапами кверху маленькая резиновая мышка.

Рейгана посетило непрошеное воспоминание: Гвен протягивает изящную розовую ручку, пальцы слегка подогнуты вверх. «Как по-твоему, что это?» – улыбается она. Это было за неделю до того, как он уехал в Америку.

– Не знаю, – сказал тогда Рейган.

Они сидели в баре небольшой гостинички в Уэст-каунти: сплошь ковры цвета бургундского, бежевые обои. Он тянул джин с тоником, она попивала второй бокал шабли. Гвен как-то сказала Рейгану, что блондинкам следует пить только белое вино, оно им больше идет. Он смеялся, пока не осознал, что она совершенно серьезна.