Обречённые на исцеление - Ирина Волохова

народу. Впереди всей толпы находились Охачиё и Опачо. Я плотнее закуталась в шерстяную накидку, пока индейцы племени патч, всем судейским составом окружили нас с Королём Шаманов. Асакура-старший обнял меня за плечи и поцеловал в висок. Отныне не нужно было говорить что-то друг другу, чтобы понять, поддержать, выразить любовь…

А с остальным Хао справится сам.

Комментарий к Глава 17. Правда, приносящая боль. Продолжаем “горячие пирожки”!

Каждый, кто ждал, когда Хао узнает, что дух-хранитель Аи – его мама, вы дождалиииииись, о даааа! :)

Жду ваших мыслей по этому поводу.

А вы заметили, как резко Хао, после попадания в Святилище, успокоился?

====== Эпилог. Точки над “i”. ======

- Папа, пап?..

- М?

- Мама скоро проснётся?

- Мама уже почти проснулась. Она тебя слышит сейчас.

- Правда? – шебуршание, топот маленьких ног, маленькая ручка плотно обхватывает мой большой палец, – Мам! Мам, просыпайся!

- Тише, Алиса, не тряси кровать, а то сделаешь маме больно.

Я хотела сказать, чтобы они не ругались, но что-то мешало нормально открывать рот, дышать, шевелить языком. Веки были такими тяжёлыми, что потребовались титанические усилия, чтобы сквозь щели меж ресниц разглядеть любимого мужа и дочь. Вокруг пространство медицинской палаты. Лампы такие яркие, глаза режет… и есть хочется.

- Привет. – Сашка осторожно взял меня за руку, – Не паникуй, мы в больнице. На тебя напали нанятые “Эко-Парком” люди. Ты почти пять месяцев пролежала в коме.

Почти пять месяцев. Всё правильно, Битва Шаманов длилась почти пять месяцев, с сентября двухтысячного по начало января две тысячи первого года. У меня непроизвольно сжалась рука в его ладони.

- Виновных нашли, суд вынес решение. – любимый муж склонился и поцеловал мою напряжённую руку, – Давай, я схожу к медсестре? Она поможет вытащить дыхательные трубки.

Расслабляю ладонь, отпуская Сашку. Алиса тихонько прижалась к моему бедру с другой стороны, еле поднимаю руку, чтобы погладить её по голове. Муж поднимается, улыбаясь мне, чтобы выйти из палаты. В вороте его свитера через расстегнутую молнию блеснул серебряный амулет на деревянных бусах, в ухе качнулась серьга со звездой.

**~*~

Через полторы недели меня выписали из больницы. Врачей удивляла резко скакнувшая динамика, однако каждые пять дней ещё в течение месяца необходимо было приходить на приём. Меня это немного раздражало. Дочь весело скакала по сугробам нашего двора, овцы в загоне пытались ей подражать, носясь следом вдоль забора. Я сидела в кресле-качалке в расшитых войлочных сапогах на расчищенной террасе, по самые глаза укутанная красным клетчатым пледом. На руках у меня сидел огромный, пушистый рыжий кот, работавший грелкой и щурящийся на падающие хлопья снега. Где Сашка его раскопал, такого огромного и умного, не сознаётся. Говорит, пока меня не было дома, Алиса сильно скучала, пришлось взять из приюта котяру. Но я, от чего-то, с улыбкой на душе, ему не верю. Всё, вроде бы, осталось привычным, тихим, мирным. Но с одной стороны меня просто распирало от вопросов, а с другой – сжирала депрессия.

- Эй, – подкравшийся сзади муж щёлкнул меня по носу горячими пальцами, резко конрастирующими с холодной погодой, – Ты на что-то обиделась?

Я опускаю глаза и отрицательно качаю головой. Снова смотрю на него. Чуть томный, будто уставший взгляд, еле заметная улыбка лишь в уголках губ, высокие острые скулы, тонкий нос. Если бы не любимая кучерявая щетина и голубой цвет глаз… У меня появился план, чтобы выяснить всё до конца.

- Давай картошки с грибами нажарим?

- И рыбку! И рыбку! – прискакала Алиса, – Хочу вкусную рыбку!

Кот строго уставился на нашу дочь, выразительно зевнул, спрыгнул на пол, брезгливо отряхнулся от осевшего на шерсти снега, подошёл к двери в дом и заорал на мужа – ну ты идёшь, или нет? Хозяйкой этот рыжий хвост меня пока не воспринимал, хотя на руки шёл с удовольствием.

И вот, когда мы парно вальсировали по кухне, а дочь тихой мышкой играла с деревянным конструктором, строя вокруг спящего кота крепость, я решила вывести одну эпатажно-колоритную личность на чистую воду. Наконец, когда начала замешивать кляр под горбушу, решительно и строго выдаю:

- Хао, подай соль…

- Мгм, сейчас!

Он протянул мне тубус с солью и застыл. Я, скрестив руки на груди, стояла и убивала его взглядом. Муж заметно сглотнул.

- На что ты только что откликнулся, а? – он отступил на шаг, – Или станешь отговариваться и отрицать? Печать кто на тебя надевал? Или скажешь, что я вру?!

Кажется, он испугался и брал низкий старт, готовый в любой момент свалить в Святилище. Мы прожили вместе уже целых восемь лет, и он знал, что лучше бежать и уворачиваться, чем принимать любые удары. Подушек поблизости не было, под руку попался контейнер с сушёными шампиньонами.

- Ты прожил со мной буквально… сколько, м? – он продолжал пятиться, попутно рефлекторно отставив соль и выключив конфорки на плите, пока я продолжала наступать, – Сколько мы пробыли в Святилище до того, как ты отправил мою душу в “заморозку”, чтобы потом подсуетиться и вернуть? Лет десять, да?!

- Агнешка, я…

- Я уже тридцать лет Агнешка, и ничего – смирилась. – вспоминая про Алису, пытаюсь успокоиться, но не выходит, – Ты просто молчал!!! Как обычно, молчал и думал, что я сама догадываться должна, а тебе всё просто сойдёт с рук. Ну, я, как видишь, не тупая пробка – догадалась! Радуйся! Только объясни, Хао, ты почему мне раньше не сказал, а?!

- Знал, что в какой-то момент ты просто начнёшь орать с этого! – он не выдержал моего давления и тоже повысил голос. Сейчас он гораздо больше походил на себя. На того, кого я полюбила в далёком двухтысячном году, на турнире за право занять трон Короля Шаманов.

- Я не ору на тебя! И ты на меня не ори! – теперь можно даже в истерике расслабиться и казаться слабой, беззащитной.

- А я и не ору! Я люблю! – он сказал это просто громко. Всё ещё злился, больше не кричал. Кончики ушей зажглись от смущения и гнева, как две красные лампочки.

Мы уставились друг на друга, будто дикие звери, готовые порвать друг друга в клочья, но в следующую секунду оба рассмеялись в голос. Глаза предательски защипало и я решила спрятаться лицом на родной широкой груди.