Наперекор земному притяженью - Олег Генрихович Ивановский

все идет по графику, на машине все хорошо… — Он говорил нарочито спокойно, растягивая слова.

Юрий спросил полушутя-полусерьезно:

— Как по данным медицины, сердце бьется?

— Пульс у вас шестьдесят четыре, дыхание — двадцать четыре. Все нормально.

— Понял. Значит, сердце бьется!

Посчитали бы пульс у кого-нибудь здесь, в бункере. Интересно, сколько бы ударов было? Уж никак не шестьдесят четыре.

В нашей комнатке становилось тесновато. Прошли еще минута-две. Через открытую дверь донесся вой сирены. Это сигнал не для нас — для тех, кто, не дай бог, замешкался с отъездом где-нибудь неподалеку. Хотя таких быть не должно. Порядок строгий.

В коридоре промелькнули три фигуры. Королев, Воскресенский, Кириллов. Дверь в пультовую тут же закрылась. Из динамика голос:

— Пятиминутная готовность!

Медленно, медленно тянутся минуты. Голос Королева в динамике:

— «Кедр», я «Заря», сейчас будет объявлена минутная готовность. Как слышите?

— «Заря», я «Кедр». Занял исходное положение, настроение бодрое, самочувствие хорошее, к старту готов.

Должен еще раз признаться, что волнение, громадное напряжение тех минут не оставляли места для мысли о стенографировании. Мы слышали эти фразы, понимали, знали их значение, но запомнились ли они? Одна-две, не более. Только потом помогли магнитофонные записи.

— Всем службам космодрома объявляется минутная готовность! Готовность одна минута!

Тишина такая, что казалось, не дышит никто.

— Ключ на старт!

Оператор на главном пульте повернул металлический серый, с кольцом на конце небольшой ключ.

— Протяжка один! — это включились регистраторы.

— Продувка!

— Есть продувка!

— Ключ на дренаж!

— Есть ключ на дренаж! Есть дренаж!

Захлопнулись на баках дренажные клапаны, перестал парить кислород, контур ракеты стал отчетливей. Но это отмечал лишь в сознании. Видели это своими глазами только Леонид Александрович Воскресенский и Анатолий Семенович Кириллов.

В динамике — голос Гагарина:

— У меня все нормально, самочувствие хорошее, настроение бодрое, к старту готов. Прием…

— Отлично. Дается зажигание. «Кедр», я «Заря-один».

— Понял вас, дается зажигание.

— Предварительная!

— Есть предварительная! — это режимы выхода двигателей на основную тягу.

— Промежуточная… Главная… ПОДЪЕМ!!!

И вдруг сквозь шорох помех и обвальный грохот работающих двигателей из динамика голос:

— Поехали-и-и!

— Одна… две… три… — это хронометрист отсчитывал секунды.

Слышу голос Сергея Павловича:

— Все нормально, «Кедр», я «Заря-один». Мы все желаем вам доброго полета!

Ракета пошла. Казалось, что миллионы рук и сердец человеческих, дрожащих от чудовищного напряжения, выносили корабль на орбиту. И «Восток» вышел на орбиту!

Все сорвались со своих мест. Сидеть и стоять больше сил не было. Самые разные лица: веселые, суровые, сосредоточенные — самые разные. Но у всех — слезы на глазах. И никто не стесняется этих слез. Обнимаются, целуются, поздравляют друг друга.

В коридоре у пультовой окружили Сергея Павловича. Наверное, по доброй традиции подняли бы на руки, да качать негде. Потолок низковат. Кто-то снял с рукава красную повязку и собирает на ней автографы. Мелькнула мысль: «Вот это да! Правильно! Такое не повторяется!» Подошел к Королеву:

— Сергей Павлович…

— Давай, давай…

Эта повязка с автографами Королева, Келдыша, Воскресенского, Галлая и вернувшегося из полета Гагарина — самый дорогой сувенир в моем шкафу.

Из коридора вышли наверх. На первой же подвернувшейся машине удалось уехать на пункт связи. На площадке народу полным-полно…

Из динамика — торжественный голос Левитана:

«…Первый в мире космический корабль-спутник «Восток» с человеком на борту. Пилотом-космонавтом космического корабля-спутника «Восток» является гражданин Союза Советских Социалистических Республик, летчик, майор Гагарин Юрий Алексеевич…»

Как майор? Почему майор? Ведь полетел он старшим 250

лейтенантом? Потом… потом. Праздник, большой праздник. Человек в космосе! Человек на орбите! «Юра. Юрий. Гагарин…» — только и слышалось кругом.

— Ну что, здорово, а?

— А ты как думал?

— «Поехали!» А? Ведь силен, а?

— Молодец Юра! Настоящий парень!

— Братцы, ну и дрожал же я! Пошла она вроде, а потом, смотрю, будто остановилась! Аж похолодел…

Кто-то выбежал из центра связи, кричит:

— Пролетает над Африкой!!!

Над Африкой… В эти минуты на корабле все готовилось к спуску с орбиты. Протиснувшись в толпе, я вошел в помещение пункта связи. В небольшой комнатке перед кинозалом Сергей Павлович разговаривал с кем-то по ВЧ-аппарату. Рядом Константин Николаевич Руднев, Мстислав Всеволодович Келдыш, маршал Москаленко, главные конструкторы. Королев закончил говорить, слушал.

— Спасибо вам, спасибо большое. Нет-нет, рано еще, все основное, пожалуй, еще впереди. Спасибо. Передам, передам обязательно. Да, да, все в порядке. Пока к тому, что доложил вам Константин Николаевич добавить ничего не могу. Всего вам доброго. Да, будем докладывать.

Он положил трубку:

— Товарищи! Сейчас нам звонил Никита Сергеевич Хрущев. Центральный Комитет и правительство внимательно следят за полетом и волнуются вместе с нами. Секретарь ЦК просил передать всем большое спасибо за подготовку ракеты и корабля…

Прошло минут десять.

Стрелка часов приближалась к половине одиннадцатого. Если все в порядке, то в это время должна включиться тормозная двигательная установка. Но с кораблем нет связи и не будет еще двадцать минут. Долгих двадцать минут.

Минута… две… три… Как же они медленно тянутся! И наконец-то радостный возглас:

— Пеленги есть!!!

И сразу снялось напряжение. Все кричали, хлопали друг друга по плечам, кто-то закуривал, кто-то бросал оземь папиросу, и все-все — на улицу, на солнце.

На крылечко гостиницы, где был пункт связи, вышли Руднев, Келдыш, Королев… Шквал аплодисментов. Всего семь часов назад мир ничего не знал. И вот радио разнесло по всем странам и континентам: человек в космосе!

Не успели еще стихнуть аплодисменты, как кто-то тронул меня за рукав:

— Срочно собирайтесь. Сергей Павлович приказал через десять минут быть в машине. Выезжайте на аэродром.

…Степные километры пролетели с сумасшедшей скоростью. Наш «газик» въехал на аэродром. Заводской ИЛ уже прогревал моторы. Всего несколько минут — и взлет. Если бы кто-нибудь заглянул в тот момент в салон! Константин Николаевич Руднев, Мстислав Всеволодович Келдыш, Сергей Павлович, главные конструкторы смежных организаций напоминали студентов-первокурсников после успешно сданного экзамена.

— Ну и молодец же Гагарин! — Сергей Павлович, до слез расхохотавшийся по поводу какого-то каламбура Келдыша, вытер глаза платком, сел в свое кресло.

— Вы знаете, подхожу я на днях к нему, он спокойный, веселый, сияет, как солнышко. «Что ты улыбаешься?» — спрашиваю. «Не знаю, Сергей Павлович, наверное, человек я такой несерьезный!» Подумал я, побольше бы нам таких «несерьезных»… А сегодня утром, когда они с Титовым одевались, приехал я к ним, спрашиваю Гагарина: «Как настроение?» А он отвечает: «Отличное. А у вас?» Посмотрел на меня внимательно и улыбаться перестал. Наверное, хороший видок у меня был! И говорит: «Сергей Павлович, да вы не беспокойтесь, все будет хорошо!» Самому до полета час, а он меня успокаивает!..